Георгий Попов - За тридевять планет
Я осторожно, на цыпочках, подошел к той кочке и обнаружил на песке следы, похожие на человеческие. Поставил свою ступню рядом — она была раза в два шире и длиннее. Одно из двух, подумал я, или здесь живут лилипуты, или рыбачил малец лет десяти-двенадцати.
Значит, планета обитаемая, у меня на этот счет пропали всякие сомнения. Конечно, можно было предположить, что следы оставили пришельцы из космоса вроде меня, грешного, однако это показалось мало вероятным. Хотя сто тридцать миллиардов планет с высокоразвитой цивилизацией — это вам не шуточки, все-таки не каждый день иноземляне посещают именно эту планету. А судя по всему, следы свежие, кто-то сидел на кочке не далее как сегодня утром, и мял песок босыми ногами.
Я был настолько потрясен, что не знал, радоваться мне или печалиться. Вернулся обратно и, устроившись поудобнее возле какого-то кустика, задумался. К этому времени солнце поднялось довольно высоко, но от деревьев падали тени, и мне не было слишком жарко. Да и ветерок приятно холодил спину и грудь. Должно быть, это меня и подвело. Я уснул. Как так случилось, я и сам не знаю. Но факт остается фактом — я уснул, уснул, можно сказать, богатырским сном, когда и сны никакие не снятся, и с боку на бок не ворочается. А проснувшись и продрав глаза, вдруг заметил, что в воздухе разливается странный багровый свет. «Неужели вечер?» — подумал я, вскакивая на ноги. Да, так оно и было. Пока я спал, светило, то есть здешнее солнце, проделало привычный путь от одного горизонта до другого. Яркий и необыкновенно чистый закат пылал вполнеба.
— Что ни говори, а тебе, Эдя, повезло, — вслух сказал я и, вздрогнув, замер на месте.
В двух шагах от меня стояли громадные животные, которых я утром принял за коров. На самом деле это были не коровы, а лоси, во всяком случае, они были похожи на наших лосей.
— Те-те-те, — протянул я руку и зачмокал губами.
Самый крупный лось повел рогами-лопатами, переступил с ноги на ногу, однако вперед не подался ни на шаг.
— Что ж ты, дурень, — ласково сказал я, тоже не решаясь приблизиться к лосю. Единственное, что я сделал, — это повернулся лицом к опасности и попятился немного, так, самую малость. Делал я это не очень охотно, как читатель понимает. Ведь в случае, если бы лоси проявили агрессивные намерения, мне пришлось бы драпать без оглядки, а это не входило в мои расчеты.
В этот момент я разглядел лосей получше. Ну, скажу вам, настоящие великаны. Меня господь бог ростом не обидел, метр восемьдесят пять как-никак… А лоси были еще выше. Сначала мне показалось, что я карлик по сравнению с ними. Но, оправившись от страха, я решил, что принижать себя не следует. Пусть они себе великаны, это их дело, но и я не лыком шит. Сын Земли все-таки, цивилизованной планеты, это вам не хаханьки.
Смутил меня только цвет животных. Утром, когда я смотрел из корабля, они показались мне черно-белорыжими. Сейчас же — сплошь рыжими, без единого черного или белого пятнышка. Лишь рога-лопаты были черными, даже, вернее, не черными, а темно-бурыми, точно прокаленными на огне. Мне пришло в голову, что здешние лоси обладают мимикрией, то есть способностью менять окраску в зависимости от местности. Но это гипотеза и не больше, и я на ней не настаиваю.
Особенно поразили меня повадки лосей. Вот приперли меня, можно сказать, к стенке (позади были сосны) и стоят, пялят шары, жуют губами… А может, они тоже изучают? Что это, мол, за чудо-юдо? Что за урод? Голова круглая, как солнце (здешнее солнце, разумеется), две ноги и еще два каких-то отростка, висящих вдоль туловища. Ну, у нас (у лосей то есть) «серьга», так это понятно, рассердишься — тряхнешь ею. А эти отростки… Ну зачем они, скажите на милость?
Я слегка согнул руки и протянул их, показывая, что в общем-то безоружен и что у меня нет худых намерений. Вожак чуть подался вперед и понюхал. Другие тоже понюхали. Понюхали и пошли. Видно, земной запах не произвел на них никакого впечатления.
У меня отлегло от сердца.
— Что, не нравится? — сказал я, имея в виду земной запах.
Лоси не обернулись на мой голос. Они шли сначала шагом, потом затрусили рысцой и скоро пропали в гуще березника и сосонника.
Я опять обратил взор к закату. Солнце уже зашло за горизонт, и небо пылало не так ярко, как десять минут назад. Оно точно притухло и поблекло, и на нем появились новые краски — вишневые и лиловые. В лесу тоже произошли кое-какие перемены. Если днем почва была изрезана довольно четкими тенями, то теперь тени пропали, как бы стерлись начисто, и воздух посинел немного. Можно было подумать, что это тени растворились в воздухе и придали ему такой цвет.
И вот что любопытно. Вдали было темнее, чем вблизи. Впрочем, и вблизи скоро тоже потемнело. Я не знал, что делать. В интересах науки ночь лучше было бы провести под открытым небом, послушать, как гудят здешние комары, и заодно узнать, больно ли они кусаются.
Но я не решился и не отважился. Не решился потому, что мне просто-напросто было страшновато. Не чегонибудь конкретного — я не знал, чего здесь бояться, страшновато обыкновенной темноты. Ночью, особенно безлунной и беззвездной, человек и на Земле чувствует себя беспомощно, как в состоянии невесомости, а здесь, на этой чужой планете, тем более. Сейчас пришли безобидные лоси, а немного спустя могут нагрянуть чудовища и пострашнее, подумал я.
Все-таки перед тем как забраться в космический корабль, я проделал смелый эксперимент — разжег костер.
Наломал сушняка (с трудом, кстати сказать, ибо в лесу было чисто, как в парке культуры и отдыха) и стал чиркать зажигалкой. «Может статься, здешние жители и огня еще не знают», — подумал я, заслоняя голубой язычок от ветра. Но, увы, сушняк попался крупный и никак не загорался. Я погасил зажигалку и пополз искать сухую траву, мох, вообще что-нибудь воспламеняющееся. Такая трава — шелковистая и ломкая — нашлась в мелком сосоннике. Я нарвал сколько надо было и вернулся на поляну. Вторая попытка увенчалась, я бы сказал, мгновенным успехом. Трава вспыхнула, как порох, сушняк занялся, и костер заиграл языками чистого, почти бездымного и необыкновенно яркого пламени.
И вдруг кто-то уставился мне в затылок. Будто стоит и смотрит, не сводя глаз. А тут еще и костер потух — не сразу, а постепенно, но потух, и наступила такая темень, какой я отродясь не видывал. Я кое-как разыскал свой корабль (он находился шагах в тридцати-сорока от поляны), поднялся в верхний отсек и скоро уснул мертвым сном. В ту первую ночь мне снились Шишкин, Иван Павлыч и Фрося со своим мотоциклом. Фрося будто бы хочет завести мотоцикл, у нее не выходит, и она сердится страшно. Шишкин говорит: «Давай я… Я!» А Иван Павлыч стоит и пожимает плечами: «Этого еще не хватало!».
