Святослав Аладырев - Извек (Княжье похмелье)
Глава 7
День пути до торжища выдался скучным до дремоты. Солнце, едва поднявшись над землей, зарылось в густеющую дымку. Синь неба запечалилась блеклыми облаками, придавившими к земле полет суматошных стрижей. Однако, ожидаемый дождь робко отсиживался в низко плывущей серой каше и не торопился облегчить свинцовое брюхо туч. Пыль не смоченная ни единой каплей, нехотя взвивалась при каждом шаге Ворона, и медленно оседала на месте, не встретив ни малейшего ветерка. Веки Сотника опускались под собственной тяжестью, требуя расплаты за бурно проведенную ночь. До торжища добрался к вечеру, едва не валясь от усталости, свернул к ближайшему постоялому двору. Проследив, чтобы Ворон был устроен как следует, прошел сквозь шумный полумрак корчмы и, прихватив с собой кувшин молока, поднялся в предложенную хозяином конурку. Лязгнул запором, выхлебал полкувшина и, едва стащив сапоги, прямо в одежде завалился на лежанку. Утро прорвалось сквозь сон многоголосым гамом, лаем собак и трелями вездесущих птиц. Извек полежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к непривычному шуму. Постепенно начал вычленять из монотонного гомона отдельные звуки, влетающие в маленькое окошко, вперемешку с лучами солнца. На крыльце постоянно слышались чьи-то шаги, то размеренные и тяжелые постояльцев, то торопливые и легкие - тех, кто обихаживал гостей. Стукнула воротина, по дороге тяжело протопала тягловая лошадь, запряженная в гремящую подводу. Издалека доносились зазывания особо горластых торговцев. Глубоко вздохнув, Сотник сладко потянулся. Пожалел, что не разделся перед сном, но резонно подумал, что каждая палка, окромя вил, о двух концах: теперь и одеваться не придется. Глаза открывать не хотелось и он наслаждался возможностью мал-маля полениться. Однако, не к месту вспомнился вчерашний недопитый кувшин, а брюхо заявило, что пора бы позавтракать. Приоткрыв один глаз, Извек огляделся в поисках питья, но не увидел ничего, кроме оструганых бревен и запертой двери. Пришлось открыть второй глаз и повернуться на бок. Кувшин обнаружился на полу, возле запыленных сапог. Рядом скучала плошка с догоревшей свечой. Извек довольно улыбнулся и потянулся за молоком. Приподнялся на локте, потянул носом, убеждаясь не скисло ли и, аккуратно разболтав сливки, приложился. Пил медленно, с чувством, без остановки. Когда молоко кончилось, некоторое время все еще держал посудину опрокинутой, ловя ртом крупные капли. Затем вернул крынку на пол и нехотя опустил ноги с лежанки. Пока обувался, откуда-то принесло запах печеного гуся. Не то чтобы больно жирного, но с приправами и мягкими сахарными косточками. - Скорей... - пробормотал Извек. - Скорей умыться и за стол! Пока в брюхе не устроится гусик или парочка куропаточек и кружка-другая пива, никаких дел. Он быстро спустился во двор и направился к умывальне. Пару раз накренив подвешенную на веревке бадью, сполоснул лицо, разгреб спутанные волосы. Стряхивая с бороды воду, заглянул на конюшню. У входа маячил местный дружинник, следящий за порядком на этом постоялом дворе. Торжище - есть торжище. За всем глаз надобен. Любой приезжий вправе рассчитывать на охрану: свою, лошадей и товара. Ворон стоял довольный. В яслях желтел недоеденный овес, в бадье поблескивала ключевая вода. Седло и потник висели на перекладинах. В сторонке, на четырехгранных гвоздях, дожидались переметная сума, колчаны, уздечка. Позади раздался голос охранника, гордый и добродушный. - Все в целости. Конь сыт и напоен. Здешние хозяева дело знают. Сотник оглянулся на подбоченившегося дружинника, развел руками, улыбнулся. - Вот и славно. Пора и мне быть сыту и напоену. Что я, хуже лошади? Охранник хохотнул шутке, поправил перевязь и указал на дверь. - Тогда тебе туда. И насытишься, и напьешься. Токмо, ухо держи востро. У нас хоть и порядок, но кошели режут. Правда все, что больше кошеля, не берут, с этим строго. Извек благодарно склонил голову и двинулся к указанной двери. Перед самым крыльцом его обогнал высокий боярин. Шагая через ступеньку, быстро поднялся на крыльцо, потянул руку к кольцу, но дверь сама распахнулась, едва не своротив ему нос. В проеме обрисовался дородный купец. Поперек себя шире, он степенно выдвигался из корчмы, отдуваясь после обильного завтрака. Причем первым корчму покинул его живот, поддерживаемый широким шитым поясом. За животом выплыла грудь и череда гордо поднятых, покрытых густой щетиной, подбородков. Боярин не успел остановиться и ткнулся в бочку купеческого брюха. Купец колыхнулся, как студень, но ходу не сбавил. Проплывая мимо отлетевшего к перилам боярина, примирительно пропел елейным голосом. - Не спеши, уважаемый, там еще осталось. Всем хватит. Долговязый зло сверкнул глазами, но взяв себя в руки, процедил сквозь зубы. - Да, по твоей требухе не скажешь, что осталось. Разве что хозяина еще не съел... пойду гляну. В заплывших глазах купца зародился ленивый гнев и он начал разворот к острослову, однако, когда бадья его тела закончила разворот, на крыльце уже никого не было. Извек подчеркнуто церемонно обошел тушу по кругу, заглянул в побуревшее от злости лицо. - Пойду и я гляну, вдруг что осталось, - проворковал он извиняющимся голосом и, отступив к двери, добавил через плечо. - Хотя, думаю, вряд ли! Купец попыхтел, как разъяренный бык, потоптался на месте, пошевелил губами, плюнул и поплыл дальше, на шум торжища. Прикрывая за собой дверь, Сотник еще раз мельком глянул на толстяка, известного от Киева до Новгорода. Почтенный Шуфутин умудрялся добреть каждый год, удивляя даже повидавших жизнь стариков. Когда Извек увидел его впервые, купец уже выглядел как бычий пузырь, который было легче перепрыгнуть, чем обойти. Однако, оказалось, что прежняя толщина и количество подбородков далеко не предел. За два лета подбородки выросли и числом и объемом, а новый пояс стал на пол-аршина длинней прежнего. В каких бы краях он не появлялся, всегда выбирал одну корчму, где останавливался каждый следующий раз. Народ долго кумекал о причинах такого постоянства. Баили, что выбирает ту, где цены дешевле. Потом думали, что ту, где харчи вкусней или питье лучше. Оказалось все гораздо проще. Шуфутин выбирал те, в которых двери пошире. Некоторые хозяева постоялых дворов даже пробовали рубить новые косяки, но купец воспринимал это как насмешку и демонстративно обходил их своим вниманием. Сумрак харчевни встретил знакомыми запахами. Гусиный дух переплетался с ароматами запеченных молочных поросят, жареной рыбицы и томленых перепелов. Особый оттенок вносила молодая кабанятина, прихваченная углями до пузырящейся корочки, отжатая в пиве оленина и зажаренные в сухарях кулики. На столах виднелись плошки с солеными грибами, лохматыми пучками душистых трав и мочеными яблоками. В дальнем углу обнаружилась и свободная лавка, ожидающая седока. Не успел Извек сесть, как появился расторопный отрок и, оценивающе зыркнув на гостя, без запинки выпалил все, что доходило на кухне. Закончив перечисление закусок, шмыгнул носом и уже медленнее огласил содержимое погребов: - Квасы клюквенные, солодовые, сладкие, забористые, кислые... пива темные, светлые, янтарные, горькие, мягкие... вина ромейские, таврические, черные, красные, белые... сурьи новые, годовалые, густые, тяжелые... бражки яблочные, смородиновые, грушевые, свекольные, земляничные, а так же простокваши, варенцы, молоко и наконец сметаны стоячие и пожиже. Сотник терпеливо заслушал нескудный разнобой напитков. Кивнув запыхавшемуся хлопцу, поправил бороду и поднял указательный палец. - Гуся! Не то чтобы большого, но душевного. Пива, хозяйского, не для гостей. И... грибочков, новых, под травкой, чтобы маленькие, да поострей. Отрок понимающе улыбнулся. Гость оказался докой по части еды, да и питье попросил недурное. Значит повидал постоялых дворов, разведал что, кому и когда подают. - Возьми вьюнов на загладочку, - посоветовал он вполголоса. - Не прогадаешь. Брат нынче на зорьке натягал. Лопаются от жира, язык проглотишь. - Валяй, - согласился Сотник. Хлопец растопырил рогаткой два пальца и ушмыгнул выполнять. Извек потащил из-за пояса кошель. Цены конечно, об эту пору всегда немалы, но, в общем-то, и не особо шальны. Две мелких монеты в разгар торжища - совсем не разор. Хозяин смекалист, цену числом едоков выправляет. Отыскав глазами щель меж досок, потянулся, сунул монеты в прореху. Пацан не заставил себя долго ждать. Перво-наперво, как водится, приволок пиво, поставил перед гостем кружку и, прихватив плату, поспешил за едой. Гусь оказался почти таким, как представлялось. Мягкий, в меру жирный, с сочными, охотно поддающимися зубам, косточками. Не сплоховали и грибочки. Укладывались в ложку по три-четыре штуки, пахли пряно и свежо. Под стать было и пиво. В меру горьковатое, с той бодрящей забористостью, что свербит в носу, веселит и разгоняет по жилам благостное ощущение беззаботности. Покончив с грибами и большей частью гуся, Извек дождался второго кувшина и наполнив кружку, не спеша взялся за румяные хрустящие крылышки. Скоро о птице напоминала лишь горстка перемолотых крепкими зубами костей. Прихлебывая пиво, Сотник откинулся к стене. Появившийся отрок сгреб гусиное блюдо и грибную плошку. Взглядом поинтересовался на счет очереди вьюнов, уловил утвердительный кивок гостя и, блеснув улыбкой, пошел за последним угощением. Вьюны удались на диво. Надломив корочку румяного теста, Сотник обнажил белый рыбный бок и отщипнул небольшой кусочек. Нежная мякоть таяла во рту, не встречая протестов уже наполненного желудка. Оставив от первого вьюна длинный голый хребет, Извек сделал паузу и воздал должное хозяйскому пиву. Передохнув малость, принялся за второго. Наступал разгар торгового дня, и столы быстро освобождались до вечера. Корчма пустела, но Сотник не торопился уходить. С удовольствием прихлебывал пиво, поглядывал на оставшихся. В углу, напротив, почти не разжимая губ, переговаривалась парочка карманников. Неподалеку от двери, подперев голову кулаком, дремал полупьяный кощунник, а за дальним столом жевала захмелевшая компания тутошней охраны. Сидели с осоловевшими рожами, никуда не спешили, по сторонам почти не смотрели. В скором времени карманники шмыгнули к выходу. Охранники мгновенно навострились и обменялись парой негромких фраз. Один из группы сдвинул меч на бок, поправил ножи за голенищами и, стряхивая крошки с бороды, резво поспешил к двери. Уже на пороге перекосился как пьяный, смастырил глупую рожу и, пинком распахнув дверь, вывалился из корчмы. По крыльцу загрохотали неверные шаги, сопровождаемые ленивым сквернословием. Когда ступени кончились, под спотыкающимися ногами шоркнул песок и, постепенно удаляясь, зазвучала тягомотная песня. Хитро здесь, подумал Сотник. Дружина не из дураков. Казалось бы пьют да гуляют, ан нет, бдят. И по-умному бдят. Вышедший из корчмы хмельной певун, наверняка проследит за карманниками до людской сутолоки. Уже в рядах незаметно передаст под согляд своих хлопцев, переодетых в людское и снующих по торжищу как простые ротозеи. Те, в свою очередь, будут выпасать воров до первого же кошелька. Оно конечно хорошо, усмехнулся Сотник, однако, карманников меньше не становится. Покончив с вьюнами, Извек вылил в кружку остатки пива и откинулся спиной к стене. Охранники, не глядя на него, тихо переговаривались, но Сотник нутром чуял, что привлек внимание. Наконец, один из дружинников поставил кружку на стол, как бы невзначай опустил руку на ножны и направился к Извеку. Тот не показал, что заметил, все так же из-под прикрытых век, глядел на рыбные хребты и, лишь когда соседняя лавка грумкнула по полу, перевел взгляд на подошедшего. Дружинник ненавязчиво, но профессионально обцапал глазами с головы до ног, лицо держал приветливым и простоватым. - Исполать, почтенный, давно ли на торжище? Откуда и какими судьбами пожаловал? Не земляк ли, случаем, будешь? - Ну, ежели ты из Киева, то может и земляк. - Из Киева? - переспросил охранник. - Да нет, мы из других мест. Однако, как там, в светлопрестольном? Сотник так же мельком оглядел говорившего. Дружинник как дружинник, по лицу не прочтешь любопытный или любознательный. Пожав плечами ответил безразличным голосом: - В светлопрестольном? Да все по-прежнему. В кабаках пляшут, в подворотнях режут. То во славу Яхве, то по воле Аллаха, то во имя Христа. Охранник покачал головой, помолчал, кивнул. - Значит так же, как везде: зело весело живем, брагу пьем, да морды бьем. - Как то так. - подтвердил Сотник По тому, как охранник не среагировал на заветное слово, понял, что это обычная проверка. Резко меняя манеру ответа, зевнул. - В Киеве, слава Перуну, все по-старому. Точнее по-новому, как крещением заведено. Князь жив здоров. Град все растет. Жидов все больше и они все толще. Дружинник пощипал ус, прищурился и заговорщически поинтересовался: - А что, правду толмачат, что княжеский волхв опять в леса подался? Извек улыбнулся хитрому проверочному вопросу. - Белоян-то? Брешут! Эта морда и носу из детинца не кажет. Его и при дворе неплохо кормят. Так что не рубись, не лазутчик я! Он выудил из-за пазухи шнурок с кружком толстой бычьей кожи и выжженной на нем новой буквицей. Охранник вылупился на знак княжьего посыльного, почтительно склонил голову и, вернувшись за свой стол, произнес несколько слов. Дружинники быстро посмотрели в сторону Извека, запоминали внешность человека из Киева. Коли понадобится, помогут без промедления. Знамо дело птица важная, от самого князя. Посидев еще немного, Сотник поднялся, поправил перевязь, сыто потянулся. Откуда ни возьмись, вышмыгнул хозяйский мальчишка, сгреб в корзину посуду, свободной рукой прихватил кувшин и, на ходу, предупредительно бросил: - Ежели приспичит че, то от выхода налево, между заборчиком и домом, шагов двадцать, а там увидишь. - Добро. - откликнулся Извек с улыбкой. - Обязательно загляну, ежели там тоже наливают. Пацан, снисходительно глянул на непонятливого гостя. - Там, дядечка, отливают... и откладывают. - назидательно пояснил он, но заметив веселые искорки в светлых глазах гостя, гыкнул шутке и заторопился к другому столу. Улица встретила Сотника ярким солнечным светом и непрекращающимся шумом. Извек неторопливо двинулся сквозь знакомую суету. Предстояло найти шелковые ряды и гулять по ним, пока не подойдет один из охранников цареградского торгового обоза. Однако найти что-либо на торжище, без подсказа, не легко. Ряды сменялись рядами, чужие товары - своими, родные лица - коричневыми, желтыми, красными физиономиями. За рядами гончаров, со всевозможными плошками, крынками, горшками и кувшинами, потянулись ряды шорников и сапожников, за ними - ковали и оружейники со своим звенящим товаром, за ними - ромейские купцы с маслами и благовониями, тут же ряд бортников благоухал сладкими ароматами и гудел крыльями ос и пчел. В просветах между рядами виднелись загоны и клети с живностью. Народ придирчиво выбирал лошадей, хряков, коров, овец и птицу. Рядом с медами расположились привозные сладости и пряности. Торговали смуглые цепкоглазые люди, самозабвенно торгующиеся за каждую щепоть товара. Этих Извек никогда не мог понять: платишь названную спервоначала цену - обижаются, забирают деньги, отвешивают товар и смотрят как на кровного врага. Однако стоит начать торговаться, размахивать руками, уговаривать, грозить, что пойдешь к другим, где подешевле - сразу становишься уважаемым человеком. Почтение продавцов льет через край, товар показывается со всех сторон, надламывается для пробы, да сопровождается рассказом с каким трудом выращен, собран, приготовлен и привезен сквозь жуткие опасности росских земель. После бесед цена падает на треть, а то и в половину, а покупатель уходит, провожаемый счастливыми, гордыми и почти братскими взглядами. Мол, уважил, выслушал и согласился, что хозяин достойный человек. То тут, то там мелькали могучие фигуры поил. Широкоплечие молодцы двигались меж рядов с запотелыми бочонками за спиной. Любому желающему тут же вручался один из подвешенных к поясу берестяных ковшей, бочонок взгромождался поиле на руку и, в ковш плескала ядреная влага. Питье же хранило студеность глубоких погребов, где с зимы запасались несчетные глыбы льда. Вышагивая по торжищу, под разгулявшимся в небесах солнцем, Извек уже два раза прикладывался к ледяному пиву, пока наконец не разглядел впереди развешанные на жердях рогожи, холсты, сукна, грубые, но теплые ткани с севера и белые легкие полотна с юга, соседствующие с оловиром, аксамитом и яркой парчой. Где-то здесь и должен был расположиться ряд с тонкими шелками. Однако, пройдя до скорняков, Сотник не обнаружил ни лоскута цветастой блестящей ткани. Озадаченно потоптавшись в перекрестьи между рядами, повертел головой по сторонам, помедлил и развернулся обратно. Вновь неспешно прошел по рядам, пригляделся к торговцам. Выбрал того, чья рожа показалась попроще, хотя за внешностью простофили маячила хитрющая натура удалого русского мужика, знающего торг и вдоль, и поперек, и наискось. Уже поравнявшись, заметил в глазах торговца удивление. Тот, безошибочно определил, что дружинник из Киева не будет шоркаться по торжищу из-за покупки лоскута шерсти или отреза на рубаху. Пытался заранее предугадать, почто спонадобился, лицо держал внимательным и приветливым. - Как торг? - поинтересовался Сотник, окидывая взглядом добро мужика. - Пока не густо, да вроде не в обиде. К завтрему должно быть шибче. словоохотливо ответствовал торговец. - Сам присмотрел ли что? Извек беззаботно пожал плечами, почесал за ухом, отрицательно двинул головой. - Хотелось, да не смоглось. Думал своей ладе отрез на сарафан прихватить, а шелков чет не видать. Мужик кивнул, дело понятное, печально поставил брови домиком, будто ему самому не удалось отовариться, развел руками. - С шелками пока никак. Ждали еще вчера, да говорят раньше завтрего не будут. Он помолчал, стрельнул глазами по сторонам, нет ли покупателей, облокотился на козлы для кулей и, беззаботно глядя вдоль ряда, вполголоса продолжил: - Гомонок тут был, да врут небось. Хотя, за что купил, как говориться... А рекли, что обоз с шелком по дороге сюда пощипали малость. А так близко от торжища давно никто не ушкуйничал. И то чудно как пощипали. Ладно бы товар прибрали, либо кошели с перстнями да гривнами посымали, так ведь нет! Товар на месте, купцы при мошнах, лошади уцелели. Правда, упряжь порезали, охрану побили, да один без следа сгинул. - Извек почувствовал, как последний ковшик выпитого пива мгновенно замерз и повис под ребрами ледяной глыбой. Не выказывая заинтересованности, ковырнул мизинцем в зубе и лениво пробурчал: - А не брешешь? С кех пор ушкуйники, да тати вместо добра сбруи режут? Да и откель такие вести, коли обоз в пути застрял? Мужик скривил обиженную рожу, глянул на Извека, как чернец на Громовое Колесо. Прищурившись, ткнул большим пальцем себя в грудь и тихо, с достоинством заговорил: - Годун-Переплут, добрым людям, брехню брехать не будет! Коли было, значит было. Пока обоз стал упряжь поправлять, от обоза, верхом без седла, отрок с вестями прибыл. Поведал, что к чему и назад, с парой десятков из местной охраны. Теперь ждем к завтрему. - Ну и гоже, - примирительно закончил Извек. - Коль обещались скоро быть, то пождем еще денек, главное товар цел. А татям татево, может они и тем, что взяли обогатятся. А я пойду, пожалуй. Сотник уже догадывался, кто мог пропасть при налете. Почти не сомневался и в том, что зря приехал, но для успокоения совести решил все же дождаться обоза и услышать все самому, из первых уст. Торговец же придержал дружинника за рукав и, понизил голос. - Да чудные уж больно тати-то. Посыльный рассказывал, что вой слышали, волков видели, людей - нет. Поначалу де, выли на разные лады, потом, промеж костров во мраке, одни серые спины метались. Торговцы за пики да за ножи, а серые уже к крайнему костру утекли. Охрана за клинки, да полегла вся. Волков же и след простыл... - Ну дык оголодали, видать, серые, - перебил Извек. - Вот и бросились на обозников. Мужик снова покачал головой. - Не знаю как там у вас в Киеве, а у нас... волки, кольчужников, мечами не рубят. И коням не подпруги, а шеи режут. Не иначе как оборотни явились. Слыхал, небось, про таких? - Небось слыхал. - пробормотал Извек. - Как не слыхать. Ну да мне пора, пойду чего-нибудь в клюв закину. Доброго тебе торга, дядько Годун, да прибылей поболе! Мужик махнул рукой. - Ступай, сокол, и тебе шелков покраше! Сотник двинулся прочь, обдумывая последние слова торговца. Мысли сновали, как осажденные на крепостной стене. Слыхивал он про таких оборотней, и видом видывал, вот только нахрена этим серо-белым кого-то из обоза тягать? Видать было нахрена! Ноги несли мимо рядов и повозок, а в голове рождались предположения и догадки одна другой нелепей. Добредя до клетей с живностью, Извек присел на оглоблю пустующей телеги, и уставился скучающим взглядом в загон с лошадьми. Успел пересмотреть большинство скакунов, когда за спиной раздался осторожный голос: - Исполать, молодец, на все четыре ветра. От этого тихого говора волосы на затылке шевельнулись, однако, Сотник нарчито медленно встал, равнодушно оглянулся. За телегой, облокотясь на дорожный посох, стоял баян-былинник, с гуслями через плечо и дорожной сумой через другое. Как ни в чем ни бывало глазел по сторонам, будто бы не он только что приветствовал дружинника. - И ты радуйся, во славу Рода! - ответил Сотник. Человек казался знакомым, и Извек судорожно вспоминал, где его видел. Баян тем временем не спешил. Вышел из-за телеги и присел на другую оглоблю. Жестом предложил Извеку присесть напротив, и снова заговорил странно знакомым голосом. - Ты, видать, из Киева будешь? - Из него. - Не откажи в любезности, поведай, как там житье-бытье. Давно в тех краях не был, да сколь еще не буду... Как же ныне жизнь? - Сотник помедлил, признав наконец в баяне полупьяного кощунника из давешней корчмы, однако дерюжка, покрывавшая тело, куда-то исчезла, а на плечах белела длинная рубаха, расшитая красным узорочьем, в который вплетались тайные знаки, ведомые немногим. - Живем, хлеб жуем, пока мяса не предложат. А как предложат, так и пивом запиваем. - Это славно, - улыбнулся кощунник. - Я про другое. Мне интересно, как в кабаках, да в подворотнях? Извек напрягся. Вестового с грамотой описывали по-другому, но спрашивающий явно ждал от него заветного слова. Все еще сомневаясь, Извек пожал плечами, простецки посмотрел на баяна. - В кабаках-то? Да в кабаках все по-прежнему, пьют, да пляшут. - А в подворотнях? - не унимался кощунник. - В подворотнях по-прежнему режут. - тихо проговорил Сотник и уставился на носок своего сапога. Старичок сдержанно кивнул, зачем-то подвигал гусли, наконец, хитро оскалившись, вымолвил: - Кабак он на то и кабак,.. а добрые люди по подворотням не шастают. Не произнося больше ни слова, полез в дорожный мешок, выудил свиток с нашлепками печатей, незаметно опустил рядом на землю. Тут же встал и, не прощаясь, двинулся восвояси. Извек посидел, пока кощунник не затерялся в толпе, поднял свиток и, сунув его за кольчужную горловину доспеха, направился в другую сторону. Чудно конечно, подумал он, да не мое это дело. Парить мозги приказа не было? Не было! Был приказ получить грамоту от того, кто скажет ответ на слово, да отвезти то, что дадено, к князю в Киев. Посему неча голову трудить, пора выбираться отсель, пока ветер без сучков. Сотник смешался с толпой и не торопясь стал пробираться к постоялому двору. Когда миновал ряд оружейников, за спиной послышались крики. Оглянулся. Толпа колыхнулась волной, как поверхность омута от брошенного камня. В центре визжал плешивый заморский купец, а на освободившемся от народа пятачке сцепились два неприметных человека. Один держал другого за запястья. Схваченный же сжимал в руке кожаный кошель, такой же пузатый, как вопивший купец. Народ, сыпанувший было в стороны, остановился и, подгоняемый любопытством, шатнулся обратно. Купец быстро унялся и, завидев пропажу, подступил к воришке с трясущимися губами. Ловчий же успел загнуть руку с кошелем и, перехватить карманника поудобней. Все были заняты зрелищем борьбы, когда Извек заметил в толпе второго вора. Ловко скользя мимо ротозеев, тот быстро приближался к сцепившимся. Выскользнув из толпы, задержался в первом ряду. Извек разглядел в его рукаве оплетку ножа. Взявшись за рукоять поудобней, напарник шагнул к ловчему. Толпа ахнула, но сбоку выскочил какой-то бродяга и, выхватив из-под козьей безрукавки акинак, рубанул занесенную руку. Хрустнуло. В воздухе закувыркались нож и несколько пальцев, а последовавший за этим вздох толпы завершил отчаянный крик вора. Враз побелевший купец замер с растопыренной пятерней. По круглой физиономии пролегла дорожка красного бисера, но он не замечал оросившей его крови и не дыша смотрел на скорчившегося в пыли злоумышленника. Вор с кошелем прекратил рыпаться и тоже остолбенел. Ловчий повалил его, уперся коленом между лопаток, уцепив за волосы, вывернул голову назад. Оглянувшись на товарища, кивком поблагодарил за прикрытую спину и протянул купцу спасенный кошель. Тот стеклянными глазами пялился на свое добро, постепенно приходил в себя. Наконец, опомнившись, цапнул пузатый кожаный мешочек и завертел в руках, убеждаясь, что все в целости. Сквозь толпу протиснулись два дружинника. Один тут же склонился над раненым, сдернул с него подпояску рубахи и умело перетянул руку выше запястья. Взгромоздив карманника на ноги, уцепил за шиворот, чтобы тот не свалился, и так, поддерживая, повел. До Извека донеслось тихое: - Ну, на сегодня отвоевался, пойдем уже. Лекарь пособит, а там как сдюжишь. - Лучше бы добили... - сквозь зубы промычал вор, теряя сознание, но успел сделать еще несколько шагов, прежде чем ноги подогнулись и он начал заваливаться. Едва повис на руках охранника, как подскочил молодец в козьей душегрейке. Махнув кому-то в стороне, подхватил раненого с другого бока. Поглядел в землистое лицо с отвисшей челюстью, покачал головой. - Не, не дойдет! Хотя, я поначалу сомневался, но вишь, зря. Рядом затопотали копыта. Подъехал седой воин. Не говоря ни слова, спешился, помог взвалить бесчувственное тело на коня и повлек жеребца быстрым шагом. Остальные двое взялись по бокам, придерживая груз. Это еще по-божески, подумал Извек. В Киеве бы сразу зарубили. Хотя, кто знает, что ждет карманника, когда отойдет от раны. С одной рукой не здорово разживешься. Мимо провели второго вора со связанными кушаком руками. Пойманный угрюмо глядел перед собой сквозь растрепанные волосы и, казалось, не обращал внимания на вцепившихся с обеих сторон охранников. Поравнявшись с Сотником, один из сопровождавших задорно подмигнул. - Вот так, друже и живем! - Весело живете. - усмехнулся Извек. Троица прошествовала дальше. Извек оглянулся, толпы как не бывало. Все снова деловито мельтешили между рядами, лишь кое-где группки в несколько человек обсуждали происшествие. Ноги сами понесли к постоялому двору. Задерживаться было незачем, да и Ворон наверняка соскучился. На подходе к корчме заметил в дверях пацана. Поманил пальцем, шепнул мальчишке, чтобы собрал чего в дорогу, сам направился седлать Ворона. Когда вывел коня на двор, пацан уже ждал с чистой тряпицей в руках. Увидав Извека, споро подбежал, протянул сверток, радостно отчеканил: - Лопатка кабанья. Лук. Пара груш... Вьюны. Два. В тесте. Ловко поймав на лету монетку, просиял как утреннее солнышко, отпорхнул на крыльцо и уже оттуда, заметив как гость поглядывает на облака, крикнул: - В добрый путь! Дядька Желудь говорил, что дождя не будет, езжай, не рубись! К вечеру развеет. Ворон крутнул ухом на голос, тряхнул гривой и припустил веселей. Несколько раз косился на хозяина, не слыша привычного голоса Извека. Сотник же раскладывал в голове последние события. Караван, что задержался по дороге, нападение странных грабителей, волки, пропажа человека, наверняка того, который вез грамоту, появление грамоты и баяна, знающего тайное слово... Уж больно все запутанно. Хотя все, что наказали, он вроде бы сделал: приехал, получил грамоту, едет обратно, а думать... пускай ведуны думают, у них жизнь такая. Ворон замедлил шаг. Извек и не заметил, как произнес последнюю мысль вслух. Хмыкнул, погладил теплые мягкие уши коня, тронул сапогами конские бока. Ворон пошел быстрей.
