Juan Bas - Трактат о похмелье (пер. Т.Машкова)
Обзор книги Juan Bas - Трактат о похмелье (пер. Т.Машкова)
Хуан Бас
Трактат о похмелье
Посвящаю эту сумбурную книгу всем мужчинам, женщинам, детям, животным, растениям, городским транспортным средствам, зданиям и коммуникациям, натерпевшимся от моего похмелья. С большим стыдом, с искренней благодарностью и состраданием…
С особыми чувствами – моей жене Анхеле.
«Жестокий палач тремя мощными ударами молота вогнал длинный бронзовый гвоздь в лоб бесстрашного Святого Бернарда Альзирского. Святой муж, являя великое мужество, лишь нахмурил чело, словно озадаченный дурной мыслью».
Орасио Мигосис С.Х. Мученики Христианства«Я чувствовал мучительные судороги, хруст костей, сильнейшую тошноту и душевный ужас, не сравнимые даже с травмой рождения и смерти. Потом агония стала понемногу отступать, и я вновь обрел сознание, ощущая себя выздоравливающим после тяжкой болезни».
Роберт Луис Стивенсон. Странная история доктора Джекила и мистера ХайдаСлова благодарности
Автор благодарит:
Ампаро Руиса Гойри, Альберто и Арица Альбайзар, Аранцу Гарсия Игаундеги, Чарли Гарсию, Диану Мулач, Эдурне Альбайзара, Эстер Сан Педро, Фатиму Вильяну-эва, Фернандо Тоху, Гонсало Хауреги, Горана Тосиловака, Густаво Акосту, Иньяки Гомеса, Иньиго Гарсия Урету, Хавьера Урроса, Хосетсу Фомбельиду, Хуана Баса-старшего, Хусто Васко, Лауру Мерле, Леке Верхорст, Лурда Баринагар-ременттерия, Мануэля Идальго, Маркоса Сан Блас, Марию Исабель Эрвас, Марисоль Ортис, Микеля Лусаррагу, Наталию Инфанте, Педро Гойриену, Пили Олеагу, Тарека Альбарази, Тоти Мартинеса де Лезеа, Рубена Рат, Веронику Вила-Сан-Хуан и Висенту Мору.
Большое спасибо за Вашу – полагаю и надеюсь – бескорыстную помощь, за подаренные мне названия похмелья на других языках, за идеи, сведения и забавные анекдоты. А некоторым – за свидетельства и впечатления «из первых рук», готовность поделиться практическим опытом и угостить – совершенно бесплатно «Кровавой Мэри».
Особая благодарность моему коллеге Альфредо Пите, открывшему мне рассветы в окружении приплясывающих хмельных марионеток его родного Перу. Ему и его бесценному дяде Сельсо, этому Жаку Тати Андских гор, я обязан столькими спасительными кружками пива, усмирявшими бушевавший во мне шторм.
И огромное спасибо издателям – Карман Фернандес де Блас, первой поверившей в меня и вдохновившейся этой странной книгой; и Белен Лопес, проявившей живой интерес к автору этих строк и очевидцу описанных событий.
Пролог
«Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю».
Римлянам 7, 15Если одну треть своего эфемерного бытия человек пребывает в объятиях Морфея, то сколько же дней, месяцев и лет жизни проводит завзятый пьяница в ядовитых когтях похмелья?
Я имею в виду мужчину или женщину, допивающихся до той точки, той – вспомним Джима Джонса – «тонкой красной линии», которая, тем не менее, достаточно очевидна, ведь всякий пьяница знает, что, пересекая ее вместе с глотком номер «X»[1], он оказывается уже на другом берегу реки и что назавтра он обязательно поплатится за все похмельем неизбежным и неотвратимым, как налоги или смерть. Причем расплата будет легче или тяжелее, в зависимости от того, насколько глубоко он погрузился в пучину и как далеко отплыл от берега своего личного Рубикона.
Я имею в виду пьяницу заядлого и зрелого, а не какого-нибудь бедолагу, вполне законно набравшегося по случаю Нового года или свадьбы, и не юнца, отравляющего свой организм по субботам.
Я обращаюсь к субъекту, более или менее осознанно делящему год на три равных периода, чередующиеся в неуклонном порядке: день попойки, день похмелья, будни раздумий – и понеслось все по новой.
Хорошим барометром для оценки степени душевной и телесной преданности индивида алкоголю служит годовой рост или сокращение протяженности периодов размышлений. Если пьянчуга в основном соблюдает их и даже время от времени позволяет себе два таких периода подряд, стрелка не предвещает бури; если же, напротив, часы размышлений слишком часто заменяются попойками, пусть и тихими, значит, море вокруг вас штормит и есть серьезная опасность кораблекрушения.
Я не имею в виду профессионального алкоголика, для которого не существует целого дня, стоически отданного похмелью. Для которого феномен сводится к дрожи, приступам эпилепсии и визитам госпожи delirium tremens, – извините за тавтологию[2], – в виде ужасающих энтомологических галлюцинаций[3], и так до тех пор, пока он не проглотит достаточную дозу чего-нибудь не слабее сорока градусов, или пока его не убьет цирроз.
И, разумеется, из списка героев сего скромного трактата автоматически исключаются странные особи, – так называемые трезвенники, – которые в жизни своей не пробовали и не станут пробовать алкоголь и не испытывают ни малейшего интереса к тому, чтобы вкусить расслабляющего и освобождающего состояния упоительного опьянения. Этим людям не следует доверять, и я бы советовал всячески избегать их общества; вареные водоросли, вечно настороженные существа с угрюмым оскалом, как правило, абсолютно «юморонепроницаемые» и более скучные, чем фильмы Тарковского. Если правы психопаты, считающие, что инопланетяне с доисторических времен живут среди нас, то, вне всякого сомнения, это и есть те самые трезвенники.
Отдельного упоминания заслуживают бывшие пьяницы и вынужденные трезвенники, обреченные на воздержание до той поры, когда пересадка печени и латание мозгов станут рядовой хирургической операцией. Эти несчастные всего-навсего плохо распорядились собственной судьбой и умудрились выхлебать всю отпущенную им на целую жизнь норму быстрее, чем остальные. Их единственная вина – мотовство, и они, право, вызывают сочувствие.
Я веду речь о пьянице, много дней в году на грани благоразумия сожительствующему с похмельем, гвоздем засевшим в голове; тому, для кого это состояние стало товарищем – докучливым, но таким привычным и даже по-родственному любимым. Мой выпивоха терпит похмелье, как супругу – старую пердунью, с существованием которой следует смириться, как с ценой, которую необходимо заплатить, дабы затем со всем прилежанием заниматься благородным спортом – скоростным заполнением внутренних резервуаров, и совершенствоваться в искусстве ведения беседы, элегантно и дисциплинированно швартуясь у очередной барной стойки.
Следует ли из этого, что заядлый пьянчуга, привычно болеющий похмельем, по натуре своей мазохист?
Никоим образом!
Пьяница – это духовный и физический авантюрист, искатель приключений, человек с эпическим и рефлексирующим взглядом на жизнь, мудро сочетающий гедонизм и стоицизм.
Какой-нибудь злоумышленник может возразить, что, дескать, достаточно уметь вовремя остановиться: прервать возлияния до рокового глотка «X» и, таким образом, избежать похмелья, не отказываясь от выпивки.
Будем серьезны: это не называется пить.
Я буду говорить, как уже упоминалось, об убежденных пьяницах, о любителях излишеств, а не о тех, что пьют коньяк, чтобы согреться. Ведь никакой серьезный выпивоха не остановится, не сделав магического глотка «X», после которого как раз и удается разглядеть радужные изразцы, выстилающие дорогу в волшебную страну Оз, хотя ему отлично известны последствия вкушения упоительного нектара.
Потому что именно в этот момент именно этот глоток – самый желанный на свете. Настоящий выпивоха не променяет его ни на какие блага мира, даже если из бутылки вдруг появится сам бог трезвости (вот уж нелепость!) и в компенсацию за отречение посулит славу, богатство, власть, сексуальные победы… Возможен только один обмен: на другой глоток. А если это не так, значит перед Вами всего лишь жалкий лицемер и самозванец, которому я ни за что не стану посвящать эти скромные, но полные чувства страницы.
Осознавая весомость – лучше и не скажешь, ибо похмелье способно раздавить и расплющить – данной рабочей гипотезы, я приступаю к анализу и изучению феномена похмелья; похмелья хронического пьяницы, отказывающегося видеть в нем, благодаря нашей всеобщей (за исключением трезвенников!) безграничной склонности к самообману, особое душевное и умственное состояние. Для алкоголика это всего лишь привычное alter ego, иная форма проявления характера и восприятия мира, на долю которого отводится не меньше времени, чем на сон, и уж, разумеется, гораздо больше, чем, например, на секс. Напротив, в состоянии похмелья человек, как мы еще увидим, способен вступать в сексуальные отношения, подписать смертный приговор, объявить войну или заключить брак, что подтверждают многочисленные литературные и исторические примеры, а также свидетельства современников.
