Сирил Корнблат - Две судьбы
Загипнотизированные четким ритмом маршевых мелодий они проследовали через Чичеро, который еще во время войны был разбомблен дотла и больше уже не восстанавливался. К своему немалому удивлению, Ройланд ощутил нахлынувшее на него внезапное острое чувство сострадания к тем ныне исчезнувшим полякам и чехам, которых было немало в этом округе, родине Аль-Капоне. Теперь здесь были германские немцы, французские немцы и даже итальянские немцы, но он уже даже нутром своим твердо знал, что не было здесь немцев ни польских, ни чешских… И что Блюм был абсолютно прав во всем…
Смертельно уставший после двух часов непрерывного маршированья (бабенка попалась неутомимая) Ройланд все-таки оторвал взор от выщербленной мостовой, чтобы насладиться внезапно возникшим перед ним ну прямо чудом архитектуры. Это был замок. Такого нельзя было вообразить даже в кошмарном сне. Замок оказался Чикагским партийным дворцом. Здание его упиралось в озеро Мичиган. Оно занимало, по всей вероятности, не менее шестнадцати городских кварталов и угрюмо глядело на озеро с востока. К северу, югу и западу от него лежали необозримые просторы развалин Чикаго. Здание было сооружено из преднапряженного железобетона и имело вид средневековой цитадели. Со всех сторон его окружали высокие, покрытые мхом, стены со множеством башен и амбразур. Охранники с черепами почтительно смотрели на него, узники же не могли скрыть свой страх. Ройланду при виде его захотелось безумно хохотать. Это было творение вполне достойное Уолта Диснея. Оно было столь же нелепо, как и Геринг в своем парадном облачении… и, наверное, столь же стремительно опасно…
После длительной церемонии проверок, салютов и приветствий узников пропустили внутрь. Майорша куда-то ушла, скорее всего, для того, чтобы побыстрее сбросить с себя сапоги и не стыдясь посторонних постонать от боли.
Самый разукрашенный из эсэсовцев построил их и вежливо произнес:
— Скоро будет горячий обед и постель, ребятки. Но сначала отбор. Боюсь, некоторые из вас не вполне здоровы и будут помещены в лазарет. Кто болен? Подымите руки, пожалуйста.
Вверх поползло несколько рук. Одни ссутулившиеся старики.
— Вот и хорошо. Выйдите, пожалуйста, вперед.
Затем он пошел вдоль строя, похлопывая то одного, то другого по различным частям тела. С отупевшим видом вышли вперед один с глаукомой, другой с ужасным расширением вен. Возле Ройланда майор приостановился и стал задумчиво его разглядывать.
Вы очень худы, уважаемый, — в конце концов заметил эсэсовец. — Боли в желудке? Стул по утрам напоминает деготь? Кровавые мокроты?
— Никак нет, сэр! — бодро выпалил Ройланд.
Эсэсовец рассмеялся и двинулся дальше вдоль шеренги.
Больных увели. Большинство из них тихо плакали. Они прекрасно понимали, что их ожидает. Все присутствовавшие это понимали. Но делали вид, что самое ужасное не может, не должно случиться и не случится. Все оказалось гораздо сложнее, чем предполагал Ройланд.
— А теперь, — ласково произнес эсэсовец, — нам требуется несколько опытных бетонщиков.
Оставшиеся в шеренге люди обезумели. Все как один рванулись вперед, едва не касаясь офицера, но тем не менее не заступая за невидимую черту, будто окружавшую его.
— Меня! Меня! — вопили они.
— И меня! И меня! — кричали другие. — У меня крепкие руки. Я могу научиться. Я еще и слесарь! Я сильный и молодой! Я могу научиться.
Грузный мужчина средних лет ревел, размахивая руками:
— Штукатурные и кровельные работы! Штукатурные и кровельные работы!
Один только Ройланд стоял спокойно, оцепенев от ужаса. Они все знали. Они прекрасно понимали, что только предложив реальную работу, они могут вырвать шанс продлить жизнь еще на некоторое время.
Внезапно он понял, как прожить в это мире, насквозь пропитанном ложью.
Тем временем на какое-то мгновенье терпение офицера лопнуло, и замелькали плети. Люди с окровавленными лицами неохотно возвращались в строй.
— Бетонщики, поднимите руки. Но только не вздумайте лгать, парни. Вы ведь не станете лгать, не так ли?
Он отобрал полдюжины добровольцев, быстро расспросил их, и один из его подручных, построив, увел их. Среди них оказался и штукатур-кровельщик. Казалось, он своим видом провозглашал, что именно такою и должна быть награда за усердие и добродетели, и наплевать ему на всю эту прочую саранчу, которая не удосужилась овладеть таким первоклассным ремеслом.
— А теперь, — небрежно произнес офицер, — нам требуется несколько ассистентов для лабораторий.
Холод смерти пробежал по шеренге узников. Каждый, казалось, подобно улитке, ушел целиком в самого себя, лица стали бесстрастными, каждый всем своим видом старался показать, что он ко всему этому не имеет ни малейшего касательства.
Ройланд поднял руку. Офицер прямо-таки остолбенел, взглянув на него, но тут же быстро принял привычный для него спесивый вид.
— Великолепно! — воскликнул он. — Шаг вперед, мой мальчик. И ты тоже, — он сделал жест рукой в сторону еще одного. — У тебя умное лицо. И вид такой, будто ты специально создан для того, чтобы стать хорошим ассистентом в лаборатории. Выходи-ка вперед!
— Не надо. Пожалуйста, не надо! — возопил несчастный. Он упал на колени и стал умоляюще заламывать руки. — Ну пожалуйста, не надо!
Офицер неторопливо поднял плетку. Несчастный застонал, поднялся на ноги и поспешно стал рядом с Ройландом.
После того, как были отобраны еще четверо, всех их провели по бетонному плацу в одну из нелепых башенок, затем вверх по спиральной лестнице, по длинному коридору, через боковую галерею, пока они не очутились в дальнем углу лекционного зала, где какая-то женщина что-то выкрикивала по-немецки. После этого их вывели через черный ход в начальную школу, где в пустых классах по обе стороны от прохода стояли маленькие парты. И наконец, в клинику, где стены были отделаны под мрамор или покрыты выщербленной во многих местах керамической плиткой, а коридоры, освещались люминесцентными лампами в бронзовых светильниках. Пол был выложен мозаикой из фашистских символов.
Охранник постучался в дверь с табличкой «Расовая лаборатория». Ее открыл человек с ледяным лицом в белом халате.
— Вы подавали заявку на демонстратора, доктор Кальтен, — сказал солдат. — Выбирайте любого.
Доктор Кальтен внимательно осмотрел всех шестерых.
— Ага! Вот этого, — сказал он и показал на Ройланда. — Заходи, парень.
Лаборатория расовой науки доктора Кальтена оказалась весьма просторным врачебным кабинетом с операционным столом и развешанными по стенам запутанными таблицами человеческих рас и особенностей их анатомии, умственного развития и обычаев. Здесь были также френологическая карта человеческого черепа и всевозможные гороскопы, а также какое-то устройство из сверкающих кристаллов, закрепленных на проволочках. Ройланд тотчас же понял, что это такое. Это была наглядная модель одной из бредовых идей Ганса Хорбигера, касавшейся строения земного шара — модель пустотелой Земли.
