Амит Залуцкий - Трое в одном
— Вы, кажется, будущий филолог?
— Да, а что?
— Достоевского любите?
— Не очень…
— Напрасно. Это великий психолог. Необычайно тонкий знаток души человеческой. И между тем он великолепно знал это раздвоение психики, перевоплощение из одной личности в другую. Возможно, именно потому, что сам страдал эпилепсией. «Скверный анекдот» читали?
— Да.
— Помните там забавные самонаблюдения действительного статского советника Пралинского, который неожиданно запьянел на свадьбе своего подчинённого?
— Что-то не помню, — честно призналась девушка и добавила: — Но я обязательно прочту эту книгу.
— Есть у него великолепные примеры раздвоения психики и в других произведениях. Взять хотя бы целый ряд картин в «Вечном муже». А «Двойник» помните?
— Помню.
— Там замечательно описывается развитие полного раздвоения личности у господина Голядкина. И, наконец, почти то же самое есть и у Ивана Фёдоровича в «Братьях Карамазовых». Вот видите: различные степени раздвоения личности не так уже редко встречаются в повседневной жизни. Даже у людей, которые считаются как будто бы здоровыми. Так что, голубушка, ничего страшного в болезни вашего жениха нет. Считайте, что в нём теперь сидят два Бориса: один в том состоянии, в котором вы его знали раньше, а другой — в образе подпоручика Бориса Кошкина. Понимаете? Двое в одном!
Глава 9. Новости прошлого века
Когда Лена вошла в палату, Кошкин лежал на койке и беспечно похрапывал. Лена осторожно подошла к постели.
— Родной мой, — ласково прошептала она, глядя на такое милое для неё лицо со смешным вздёрнутым носом.
Она нагнулась и тихо поцеловала Бориса. Кошкин пошевелился, открыл глаза и с удивлением уставился на Лену.
— Пардон, мадемуазель… Вы, кажется, изволили поцеловать меня?
«Да, профессор прав: он не в своём уме», — тоскливо подумала девушка и ласково положила ладонь на лоб больного.
— Как ты себя чувствуешь, Боренька?
Кошкин поёжился и смущённо пробормотал:
— Гм… Я действительно Боренька… То есть Борис Ефимович Кошкин. Подпоручик двадцать второго полка. Но я вас не знаю, мадемуазель… Пардон, не помню-с…
— Ведь это же я — Лена…
— Елена? Очень приятно! — любезно ответил Кошшин. — А как по батюшке, позвольте узнать?
— Елена Александровна, — растерянно сказала девушка.
— Как же это я вас раньше не замечал? Вы, вероятно, к нам, в Козлов, недавно изволили прибыть?
«Странно! — подумала Лена. — Козлов — ведь это же старое название Мичуринска. Но Борис никогда в жизни там не был».
— И разрешите полюбопытствовать, откуда вы приехали? — продолжал расспрашивать Кошкин.
— Разве ты забыл? — в свою очередь спросила девушка, всё ещё надеясь вызвать у больного проблески воспоминаний о себе. — Я же с родными приехала сюда из Коломны.
— Это что под Москвой?
— Да.
— Господи! — радостно воскликнул Борис. — Да ведь мы же с вами земляки, Елена Александровна! Имение моего батюшки всего в двадцати верстах от Коломны.
— Имение твоего батюшки? — переспросила девушка. — Что за имение?
Кошкин помялся.
— Да не сказать, чтоб уж большое… Всего двести душ крепостных. Но смею вас уверить, что фамилия Кошкиных ещё при царе Михаиле Фёдоровиче известна была. Старая дворянская фамилия. Так-то, мадемуазель…
Он помолчал и с достоинством добавил:
— Имение наше рядом с имением графини Левиной расположено. Соседи с её сиятельством… Вам у Левиных не приходилось бывать, Елена Александровна!
— Нет, — смущённо пробормотала девушка.
— Жаль, — посочувствовал Кошкин и осведомился: — Что новенького привезли? Ведь от вас до Питера ближе. А мы, признаться, отстали от жизни. Газеты недельки через две сюда доходят, не раньше. А в мире столько нового, интересного! Вот давеча открываю «Московские ведомости», читаю — 21 февраля господин Гоголь скончался. Это который сочинитель. Знаете?
— Знаю…
— Жалко его, — вздохнул Кошкин. — Говорят, хороший был сочинитель. Я его пьесу в Тамбове видел. «Ревизор» называется. Ничего-с, хорошая пьеска. «Над кем, говорит, смеётесь? Над собой смеётесь!» Занятно выходит.
Он улыбнулся, видимо, вспоминая пьесу. Лена сидела на стуле рядом с кроватью и тревожно всматривалась в Бориса.
Да, он, несомненно, воображает себя человеком прошлого столетия. Вот и о Гоголе рассказывает, как о своём современнике. Странно! А ведь Гоголь действительно умер 21 февраля 1852 года. Это она хорошо помнила. Но откуда такую точную дату взял Борис? Ведь он никогда литературой не увлекался! Из-за этого у них были даже споры…
— Тебе нравится Гоголь? — мягко спросила девушка.
— Баллетристику я не очень люблю, Елена Александровна. Марлинского, правда, обожаю. Особливо его сочинения про войну: «Лейтенант Белозёр», к примеру, или «Латник». Кстати, вы с собой новенького ничего не привезли?
— Что именно?
— Ну, последних журнальчиков, например. Я, Елена Александровна, больше всего «Отечественные записки» господина Краевского люблю.
— У меня нет этого журнала, — смущённо ответила Лена.
— Весьма жаль. А скажите, вы в Петербурге давно изволили быть?
— Я там не была…
— О, так вы, значит, и по чугунке ещё не ездили? — с видом собственного превосходства воскликнул Кошкин. — А я, признаться, прошлой осенью покатался. Чуть было на самое открытие не попал. Говорят, там сам государь император был. Не читали в газетах?
Девушка покачала головой.
— Ну, матушка моя, и чудеса же там! — восторженно сказал Кошкин. — Весь поезд катится по чугунным полоскам. Рельсами они называются. Впереди — машина с трубой. Высоченная машина! С меня ростом, а то и повыше. А сзади — тележки со скамьями прицеплены. Штук пять тележек, не меньше. И на каждую тележку по двадцать человек может сесть. Представляте? Это на открытую. А в крытых тележках, что на манер кареты, там, конечно, меньше вмещается. И всё же человек сто этот поезд вполне увезёт. Просто удивительно! А скорость какая! По двадцать вёрст за один только час! Чего вы так на меня смотрите? Не верите? Не вру, ей богу, не вру! Двадцать вёрст в час, никак не меньше.
— Верю, — тихо ответила девушка. — Но разве ты забыл, что поезда теперь могут делать свыше ста километров в час.
Кошкин расхохотался.
— Что вы, Елена Александровна! Это уж сказки! Дамский вымысел. Пока к вам, в провинцию, дошло — присочинили…
Он помолчал и с сожалением добавил:
— Да-с, жаль, что вы сами это чудо не видели. Ну, ничего, успеете ещё, увидите…
