Роджер Желязны - Мастера американской фантастики
— Так не должно быть, — упорствовал Риллик. — Это неправильно.
— Так было всегда, — возражали ему, бросая озабоченные взгляды туда, где солнце лило утренний свет.
А по густому лесу уже приближался Бог.
— Нам пора уходить.
— Но почему не остаться хоть раз? Не посмотреть, что будет делать бог-чудовище?
— Довольно богохульствований! Идем!
— С каждым годом нас все меньше, — втолковывал, плетясь следом, Риллик. — Однажды нам просто некого будет приносить в жертву.
— Тогда мы умрем, — ответили остальные.
— Так зачем же откладывать? — взывал он. — Давайте примем бой сейчас, пока у нас еще есть силы!
Но они качали головами с возрастающей век от века безропотностью. Все чтили возраст Риллика, однако не разделяли его мнения. Лишь последний взгляд, украдкой, бросили они назад на закованного в латы Бога, со смертоносным мечом восседающего на украшенном золоченой попоной коне. Там, где рождались дымы, забила хвостом юная девушка, закатывая дикие глаза под прекрасные бровные пластины. Она почувствовала божественное присутствие и заревела.
Подойдя к лесу, Риллик остановился, поднял скошенную лапу, пытаясь сформулировать мысль, и наконец заговорил:
— Я помню, — сказал он, — другие времена.
Роберт Силверберг
Как хорошо в вашем обществе
Он был единственным пассажиром на борту корабля, единственным человеком внутри изящного цилиндра, со скоростью десять тысяч миль в секунду удаляющегося от Мира Бредли. И все же он не был одинок. Его сопровождали жена, отец, дочь, сын и другие: Овидий и Хэмингуэй, Платон и Шекспир, Гете и Аттила, и Александр Великий — кубики с матрицами близких и знаменитостей. И старый друг Хуан, человек, который разделял его мечты, ту же утопическую фантазию. Хуан, который был с ним с самого начала и почти до самого конца… Нет, он не почувствует одиночества за три года путешествия к месту своей ссылки.
Шел третий час полета. Возбуждение после неистового бегства постепенно спало, он успокаивался. На борту корабля принял душ, переоделся, отдохнул. Пот и грязь от дикой гонки через потайной туннель исчезли, не оставив и следа, однако в памяти еще долго сохранятся и гнилостный дух подземелья, и неподдающиеся запоры ворот, и топот штурмовиков за спиной. Но ворота открылись, корабль был на месте, и он спасся. Спасся.
Поставлю-ка я матрицы…
Приемный паз в рубке управления был рассчитан на шесть кубиков. Он взял первые попавшиеся, вложил их на место, включил активатор. Затем прошел в корабельный сад. Экраны и динамики располагались по всему кораблю. В воздухе стоял влажный приторный запах. На одном из экранов расцвел полный, чисто выбритый, крупноносый человек в тоге.
— Ах, какой очаровательный сад! Я обожаю растения! У вас дар к выращиванию!
— Все растет само по себе. Вы, должно быть…
— Публий Овидий Назон.
— Томас Войтленд. Бывший президент Мира Бредли. Ныне в изгнании, надо полагать. Военный переворот.
— Примите мои соболезнования. Трагично! Трагично!
— Счастье, что мне удалось спастись. Вернуться, наверное, никогда не удастся. За мою голову, скорее всего, уже назначили цену.
— О, я сполна изведал горечь разлуки с родиной… Вы с супругой?
— Я здесь, — отозвалась Лидия. — Том? Том, пожалуйста, познакомь меня с мистером Назоном.
— Взять жену не хватило времени, — сказал Войтленд. — Но по крайней мере я захватил ее матрицу.
Лидия выглядела великолепно; золотисто-каштановые волосы, пожалуй, чуть темноваты, но в остальном — идеальная копия. Он записал ее два года назад. Лицо жены было безмятежно. На нем еще не запечатлелись следы недавних волнений.
— Не «мистер Назон», дорогая. Овидий. Поэт Овидий.
— Да-да, конечно, приношу извинения… Почему ты выбрал его?
— Потому что он культурный и обходительный человек. И понимает, что такое изгнание.
— Десять лет у Черного моря, — тихо проговорил Овидий. — Моя супруга осталась в Риме, чтобы управлять делами и ходатайствовать.
— А моя осталась на Мире Бредли, — сказал Войтленд. — Вместе с…
— Что ты там говоришь об изгнании, Том? — перебила Лидия. — Что произошло?
Он начал рассказывать про Мак-Аллистера и хунту. Два года назад, при записи, он не объяснил ей, зачем хочет сделать ее кубик. Он уже тогда видел признаки надвигающегося путча. Она — нет.
Пока Войтленд говорил, засветился экран между Овидием и Лидией, и возникло изборожденное морщинами, загрубевшее лицо Хуана. Двадцать лет назад они вместе писали конституцию Мира Бредли…
— Итак, это случилось, — сразу понял Хуан. — Что ж, мы оба знали, что так и будет. Скольких они убили?
— Неизвестно. Я побежал, как только… — Он осекся. — Переворот был совершен безупречно. Ты все еще там. Наверное, в подполье, организуешь сопротивление. А я… а я…
Огненные иглы пронзили его мозг.
А я убежал.
Ожили и остальные экраны. На четвертом — кто-то в белом одеяний, с добрыми глазами, темноволосый, курчавый. Войтленд узнал в нем Платона. На пятом, без сомнения, Шекспир; создатели кубика слепили его по образу и подобию знаменитого портрета: высокий лоб, длинные волосы, поджатые насмешливые губы. На шестом — какой-то одержимый, демонического вида человек. Аттила? Все разговаривали, представлялись ему и друг другу; их голоса сливались в голове Войтленда в болезненный шум. Не находя покоя, он брел среди растений, касаясь листьев, вдыхая аромат цветов.
Из какофонии звуков донесся голос Лидии:
— Куда ты направляешься, Том?
— К Ригелю-19. Пережду там. Когда разразилась беда, другого выхода не оставалось. Только добраться до корабля и…
— Так далеко… Ты летишь один?
— У меня есть ты, правда? И Марк, и Линке, и Хуан, и отец, и все остальные.
— Кубики, больше ничего.
— Что ж, придется довольствоваться, — сказал Войтленд.
Внезапно благоухание сада стало его душить. Он вышел через дверь в смотровой салон, где в широком иллюминаторе открывалось черное великолепие космоса. Напротив располагались экраны. Хуан и Аттила быстро нашли общий язык; Платон и Овидий препирались; Шекспир задумчиво молчал; Лидия с беспокойством смотрела на мужа. А он смотрел на россыпь звезд.
— Которая из них — наши мир? — спросила Лидия.
— Вот эта, — показал он.
— Такая маленькая… Так далеко…
— Я лечу только несколько часов. Она станет еще меньше.
У него не было времени найти их. Когда раздался сигнал тревоги, члены его семьи находились кто где — Лидия и Линке отдыхали у Южного полярного моря, Марк работал в археологической экспедиции на Западном плато. Интеграторная сеть сообщила о возникновении «ситуации С» — оставить планету в течение девяноста минут или принять смерть. Войска хунты достигли столицы и осадили дворец. Спасательный корабль находился наготове, собирая пыль в подземном ангаре. Связаться с Хуаном не удалось. Связаться не удалось ни с кем. Шестьдесят из драгоценных девяноста минут ушли на бесплодные попытки разыскать друзей. Он взошел на корабль, когда над головой уже свистели пули. И взлетел. Один.
