Николай Томан - В мире фантастики и приключений. Выпуск 1. 1959 г.
Когда Жанбаев кончил сигналить, Ершов ответил ему своим прожектором, что понял его. Выключив свет, он вынул из кармана томик стихов американских поэтов и раскрыл его на той странице, на которой был напечатан “Ворон” Эдгара По. Положив книгу на сидение коляски, майор столкнул с места мотоцикл и покатил его в кусты терескена. Когда машина оказалась в середине кустарника, Ершов оставил ее там и вышел на дорогу.
Никогда не питал Ершов большой любви к ночному светилу, но теперь, взглянув на небо, пожалел, что нет на нем луны. А золотистые песчинки большой небесной дороги - Млечного Пути - не в силах были осветить землю. В густой тьме лежали вокруг и казахские степи, и кустарники терескена, в зарослях которого таился “Призрак”.
Уже более пяти минут ходил майор вдоль дороги, но не слышал из кустов ни одного звука. Только когда зажег Жанбаев свой фонарик, стало несомненно, что в кустах находится кто-то и, видимо, осматривает рацию, вмонтированную в кожух мотоцикла. Впрочем, об этом тоже можно было только догадываться, так как за кустами терескена ничего не было видно, лишь кое-где сквозь их густые ветви просачивался тусклый свет. Ершов же не принимал ни малейшей попытки подсмотреть, что там делается за этими кустами, чтобы не выдать себя, хотя ему очень хотелось взглянуть на “Призрака”.
Майору казалось, что прошло уже очень много времени, прежде чем раздался из кустарника голос Жанбаева:
– Значит, кодировать будем по “Ворону” старика Эдгара? Верно я понял?
Голос “Призрака” был высокий, звучный, без малейшего акцента и совершенно незнакомый Ершову.
– Так точно! - поспешно ответил майор на его вопрос.
– Ваша работа по монтажу рации меня устраивает, - продолжал Жанбаев и, судя по тому, что голос его стал слышнее, вышел, наверно, из гущи кустарника. - А то, что я не показываюсь вам, пусть вас не смущает - таков стиль моей работы. Ну, а теперь ступайте назад пешком, дорогой мой коллега, сотрудник Алма-атинского исторического музея Таир Александрович Мухтаров, - добавил он с неприятным смешком. - Так ведь, кажется?
– Точно так.
– Возвращайтесь к Аскару Джандербекову, - теперь уже резким тоном приказа продолжал “Призрак”. - Связь со мной будете держать по своей рации. Сеансы назначаю на двенадцать часов ночи. Может быть, я не смогу иногда вести передачу, но вы включайтесь ежедневно и будьте на приеме не менее получаса. Вам все понятно?
– Всё.
– Разговор будем вести по новому коду. Мой позывной - “Фрэнд”, ваш - “Комрад”. Длина волны - десять и тринадцать сотых. Задание вам следующее: узнавайте возможно подробнее, какие грузы идут со станции Перевальской на стройплощадку железной дороги. Сами старайтесь не ходить на станцию. Выпытывайте эти сведения у Аскара или его двоюродного брата Темирбека. Не пытайтесь только подкупать их. Это опасно - можете погубить все дело. Вам все ясно, Мухтаров?
– Так точно.
– Ну, тогда до свидания.
Слышно стало, как зашуршали ветки - наверно, Жанбаев выкатывал из кустов свой мотоцикл. Потом раздался стрекот мотора. Мотоцикл поработал немного на холостом ходу, затем Жанбаев включил скорость и уехал куда-то в поле, не зажигая света, так как дорога, видимо, была им заранее изучена.
Ершов постоял еще немного, взвешивая все только что происшедшее, и подумал невольно: “А я по-прежнему знаю о нем ровно столько же, сколько знал до этого. Даже лица его не видел…” Но тут же утешился: “Однако хорошо уже и то, что это тот самый “Призрак”, за которым мы так давно охотимся. Он, конечно, проверял меня все эти дни, наблюдая за мною, и нашел теперь возможным доверить кое-что. Можно, пожалуй, надеяться, что со временем он станет откровеннее…”
Шагая в Перевальск по пыльной дороге, Ершов уже в который раз задавал себе все один и тот же вопрос: что же все-таки привлекает Жанбаева на строительстве железной дороги? Даже приблизительного ответа на этот вопрос у него пока не было.
Только к рассвету добрался майор до города и так же, как ночью, огородами прошел в дом Аскара. На востоке уже занималась заря, когда он вошел в свою комнату. Подойдя к окну, он раздвинул занавески и посмотрел на домик напротив. Тотчас же открылось в нем окно и взлохмаченная голова Малиновкина высунулась на улицу. Он сделал вид, что выплескивает что-то из стакана на тротуар, а Ершов зажег спичку и закурил - это было условным знаком, означавшим, что у него все в порядке.
Окно напротив снова захлопнулось.
“Поволновался за меня Дмитрий”, - тепло подумал Ершов о Малиновкине и, с наслаждением опустившись на диван, стал снимать пыльные ботинки.
За стеной комнаты Темирбека с присвистом храпел кто-то. “Значит кондуктор вернулся уже из поездки”, - решил Ершов, вспомнив, что, проходя через кухню, наткнулся на окованный железом сундучок, который Темирбек обычно брал с собой в поездку.
В МИНИСТЕРСТВЕ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ
Генерал-директор пути и строительства Вознесенский очень устал сегодня после длительного совещания у министра путей сообщения и более всего мечтал теперь об отдыхе. Он уже собрался было домой, как вдруг вспомнил, что в пять тридцать должен заехать к нему Саблин. Об этом они договорились утром по телефону.
Когда-то Вознесенский был в дружеских отношениях с Саблиным, но с тех пор много воды утекло. Последние годы они общались все реже и реже, так что Вознесенский даже вспомнить теперь не мог, когда они встречались в последний раз: три года назад или все пять?
Генерал-директор помнил, правда, что Саблин служит в Комитете государственной безопасности, и, когда Илья Ильич заявил, что дело у него служебное, отказать ему в приеме или перенести встречу на другой день было неудобно.
Вспомнив теперь о скором приходе Саблина, Вознесенский недовольно поморщился и закурил папиросу.
“Зачем, однако, я ему понадобился? - рассеянно думал он. - Надеюсь, это не связано с каким-нибудь неприятным делом? У меня, слава богу, и без того неприятностей хватает…”
Саблин приехал ровно в пять тридцать. Он был на этот раз не в генеральской форме, а в скромном штатском костюме и произвел на Вознесенского впечатление человека не очень преуспевающего в жизни. Это почему-то успокоило его, и он сразу же взял свой обычный в подобных обстоятельствах покровительственный тон.
– А, дорогой Илья! - весело воскликнул он, поднимаясь навстречу Саблину. - Входи, входи! Дай-ка я на тебя посмотрю, старина. Э, да ты поседел, дружище! А ведь мы с тобой, как говорится, годки.
– Ну а ты не изменился почти, разве потолстел только, - тоже улыбаясь и пожимая руку генерал-директору, проговорил Саблин. Ему еще утром, когда они разговаривали по телефону, не понравился тон Вознесенского, теперь же он окончательно решил, что друг его молодости чувствует себя большим человеком.
