Фредерик Пол - Походка пьяницы
– Наверное, я вернусь прежде, чем ты уснешь, а может, и нет. Или да…
Сбившись, он кивнул Лусилле, прокашлялся, накинул мантию и вышел.
Ни в коридоре, ни в холле не было ни души.
Не дремал только тонкий луч электронного глаза робота-дежурного, но он не обратил на Конута внимания. Ведь Конут не был студентом и ему не приходилось, извиваясь, проползать на животе под сканирующими лучами. Привилегия Мастера – приходить и уходить, когда захочется.
Конут хотел выйти.
Конут прогуливался по безмолвному двору, освещенному желтой луной, над его головой возвышался призрачный серебряный мост. С чего это он так разнервничался? Лусилла всего лишь студентка.
Но как он ни уговаривал себя, нервы были напряжены до предела.
Почему? Студенческий брак хорош и для студента, и для Мастера; традиции его разрешают, и Мастер Карл сам советовал Конуту жениться…
Конут не мог забыть Эгерта.
На юном лице Эгерта было такое выражение… Возможно, как раз это и не давало Конуту покоя. Он не так уж давно сам защитил диплом и еще не позабыл, что у студентов есть чувства. Так как традиции, положение и закон благоволили к одной стороне, часто случалось, что студенты ревновали к исключительным правам Мастеров. Сам Конут, будучи студентом, не завязывал любовных отношений, поэтому никогда не попадал в положение Эгерта. Но У других такое случалось. Нет сомнения, Эгерта, этого неоперившегося юнца, сейчас мучает ревность.
Но что это значит?
Ревность Эгерта может повредить лишь ему самому. Ни один раб, в душе разъяренный правом первой ночи господина, не мог бы сделать свой гнев менее заметным, чем Эгерт. Но Конут почему-то почувствовал его состояние и ощущал себя почти виноватым.
Он не логик, а математик. Стройная концепция права, размышлял он, идя по берегу реки, нуждается в переоценке. Всеобщий закон ясен: права высшего превосходят права низшего подобно тому, как атом фтора вытесняет из вещества атомы кислорода. Но справедливо ли это?
Во всяком случае, так происходит давно – если, конечно, можно считать это ответом.
Бесспорно только одно: вся система классов, привилегий, законов преследует определенную цель, и цель эта – производство некоего товара, уникального по своим свойствам. Нельзя получить его в короткий срок, нельзя совершенно удовлетворить потребность в нем и нельзя остаться без рынка сбыта. Этот товар – дети.
Они везде, куда ни бросишь взгляд. В яслях на женской половине, в игровых, примыкающих к покоям Мастеров. Все будто предусмотрено заранее, традиции и законы поощряют людей заводить как можно больше детей. Почему? Кому нужно так много детей?
Причина не только в сексе – конечная цель именно дети. Секс был бы возможен и приятен в условиях, полностью исключающих появление детей; наука решила этот вопрос десятки, нет, сотни лет назад. Но применение противозачаточных средств не одобрялось. И в результате проводимая во всем мире политика несложного и бесцельного детопроизводства давала в год чистую двухпроцентную прибавку к народонаселению.
Два процента в год!
Чем вызвана такая любовь к детям?
Тут Конута осенило сумасшедшее решение: так запланировано!
«Кем?» – удивился он, настраиваясь на задумчивую длинную ночную прогулку и уже предчувствуя, что сейчас его осенит блестящая мысль – окончательное разрешение мучающей его проблемы.
Нет, не сейчас, не сегодня, Конут взглянул вверх, на горящее окно своей спальни. Его ноги гораздо лучше его самого знали ответ на вопрос о детях.
Конут торопливыми шагами направился к Башне Математиков, в свою комнату, где его ждала Лусилла.
Был один вопрос – кровать.
Лусилла перенесла собственную кровать в его комнату – так делалось всегда; но, конечно, и его кровать по-прежнему стояла там, более широкая и удобная, так что…
Интересно, какую она выбрала кровать?
Конут сделал глубокий вдох, машинально кивнул электронному ночному дежурному и открыл дверь в комнату.
Тишину потряс громкий сигнальный звонок.
Мастер Конут застыл, тупо глядя на дверь, в то время как на шум из-за угла изумленно выглянул дежурный студент, обходивший коридоры. Звонок продолжал греметь.
Конут понял, что сигнал соединен с дверью, это была им самим установленная система защиты. Но он помнил, что, уходя, не включал ее.
Конут бросил сердитый взгляд на студента-дежурного, быстро вошел внутрь и захлопнул дверь. Звон стих.
Лусилла села в кровати – его кровати. Ее волосы разметались, а глаза были потупленными, но ясными. Она не спала.
– Ты, наверно, устал, – проговорила она. – Хочешь, я сделаю что-нибудь поесть?
Конут дрожащим от суровости голосом произнес:
– Лусилла, зачем ты включила сигнализацию?
Она подняла глаза.
– Я хотела проснуться к твоему приходу. Звонок там был, я просто подключила его.
– Но зачем?
– Зачем? Мне так хотелось.
Она зевнула, став еще милее, и извинилась за свой поступок улыбкой, а потом повернулась расправить покрывало на постели.
Конут, глядя на нее со спины, как будто бы никогда не видел в лицо, отметил два неправдоподобных факта.
Первый тот, что эта девушка красива. На ней было надето очень мало – только ночная рубашка и пеньюар, так что не оставалось сомнений в совершенстве фигуры; она также не была накрашена, что позволяло оценить лицо. «Хороша. Поразительно, – сказал себе Конут, ощущая внутреннее волнение, – поразительно, но я очень хочу быть с ней».
И это привело его к осознанию второго, еще более неправдоподобного факта.
Он выбрал Лусиллу, как покупатель выбирает кусок мяса для жаркого. Он диктовал ей, что делать; как только мог, методично и планомерно разрушал всякую возможность возникновения пылких и неожиданных удовольствий. Однако это ему не удалось – какое счастье!
Конут смотрел на Лусиллу и сознавал: существует нечто, не входившее в его расчеты. Он не мог и предположить, что девушка страстно любит его.
Тук-тук…
Лусилла потормошила Конута, и он проснулся окончательно.
– Кто это? – сердито воскликнул Конут. Лусилла за его спиной состроила гримасу – милую, забавно-высокомерную карикатуру на него самого, так что, когда утренний дежурный заглянул в дверь, Конут вовсю улыбался ему.
«Ну и чудеса», – подумал дежурный и робко сказал:
– Уже восемь часов, Мастер Конут.
Конут натянул одеяло на голое плечо Лусиллы и сказал дежурному:
– Выйди.
Дверь захлопнулась, и прямо против нее шлепнулась одна из розовых тапочек Лусиллы. Она подняла и вторую, чтобы отправить вслед за первой. Конут, посмеиваясь, мягко поймал ее за руку, а она повернулась к нему, сдерживая смех, поцеловала и отскочила.
