Дмитрий Хабибуллин - Тот День
Как был он радостен и окрылен, когда за более чем десятилетний перерыв холодная броня БМП опять катила его на поля войны. Настоящей войны. Нигде, как в царстве самой смерти, он не чувствовал себя таким живым. Для Владислава те две недели были сродни глотку свежего воздуха. И не случись беда, он так бы дальше и жил. Мирился бы с пленом мирной жизни и раз в несколько лет исчезал бы в огне новой войны, очаги которой всегда где-нибудь вспыхивали и тут же гасли. Но судьба вмешалась в его безумство, и одна роковая случайность поставила на солдатской судьбе Сычева жирную точку, а самого человека вина за содеянное буквально вывернула наизнанку, протащив от палат для душевнобольных до причастия в церкви.
Расстрел мирных — приговорила его совесть. Уничтожение предположительного врага — сказал трибунал, и отпустил Владислава восвояси. Ту страшную историю он старался не вспоминать. И годы сделали свое дело. Лица погибших от его рук все реже его навещали. Бывали дни, когда он и вовсе забывал о случившемся. Месяцы в клинике, годы психологических консультаций сделали свое дело. Однако иногда наступало время раскаяния, и никакие доктора, никакие препараты не могли помочь сломленному солдату. Несколько лет назад, в очередной из таких дней, когда Сычев уже всерьез подумывал присоединиться к тем, кого он погубил, его мать, убежденная атеистка, преподнесла ему сюрприз. Взяв под руку Владислава, она зачем-то отвезла его в один из храмов под Тверью. Приход ничем особенным не отличался, однако раненное сердце солдата как нигде нашло покой и умиротворение в стенах того храма. С тех пор, когда приходили страшные дни тревог, и желание продолжать борьбу совсем покидало Владислава, он ехал в те живописные места и слушал мягкие проповеди тамошних священников. Однако вчера, примерно в полдень оплот спокойствия и гармонии души рухнул, и словно адовы врата разверзлись под куполом божьего храма.
Теперь сон уносил его в кошмары прошедшего дня. Ему хотелось кричать, но воздуха не хватало. Хотелось убежать и больше никогда не видеть те мерзкие сцены, но ноги отказывались его слушать. И когда его сердце уже было готово взорваться от страха, Влад ощутил ледяные брызги на своем лице.
Глаза мужчины открылись. Все было в тумане, и к горлу тут же подкатила тошнота. Когда мир замедлил свой безумный вальс и картинка обрела четкость, он увидел склонившейся над ним силуэт. Человек был в одеждах священника. Это он разбудил его, вырвал из страшных воспоминаний. В руках святого отца была небольшая походная фляга, и, наклонившись к мокрому лицу Владислава, он тихо произнес.
— Ну что. Добро пожаловать в ад.
Отец Георгий обошел монастырский двор по кругу. Заглянул в каждое нетронутое строеньице, коих на территории осталось немного. Проверил каждое холодное тело, а было их не меньше сотни, включая прихожан и работников. Но ничего. Все были мертвы. По крайней мере, за белокаменной изгородью Вознесенского монастыря смерть пощадила его одного.
Спустя час. Около шести утра. Когда рассвет уже вовсю занялся и придал дьявольскому пейзажу пущую четкость, Соколов решил, что стоит выбираться из мертвого монастыря. Где-то недалеко от главных ворот, возле церковного киоска, Георгий заметил очередной стог лежащих один на одном мертвецов. Решив, что стоит и этих проверить, святой отец принялся растаскивать за ноги сбившихся в кучку покойников. И, как оказалось, не зря. Все они, конечно же, были мертвы. Да что там мертвы, у многих тела были так изуродованы, что сложно было понять с какой стороны смотреть на человека. Однако когда Георгий уже хотел уходить, самое нижнее тело, которое было под всеми остальными покойниками, внезапно закашляло и застонало.
От неожиданности, священник отпрянул и, подобрав валяющийся рядом кирпич, отошел на безопасное расстояние. Секунд через пять кашель повторился, и аккуратно подойдя к внезапно ожившему телу, святой отец вдруг понял, кого он отыскал.
В изорванной на мелкие лоскуты монашеской рясе, на холодной земле в окружении десятка изуродованных мужских трупов, лежала полуголая настоятельница монастыря, Игуменья Анна. Женщине было слегка за пятьдесят, но по ворчливости и строгой набожности она бы в раз переплюнула всех девяносто летних бабушек из глубинок. Отец Георгий никогда особенно Анну не уважал, как в прочем и большинство знакомых ему людей из высшего духовенства. Человеком она была довольно примитивным, и дослужилась до столь высокого поста исключительно за счет своего безукоризненного послужного списка и пожизненного пребывания в рядах «черных» монахинь. Упрямая вера таких вот людишек всегда вызывала у Соколова горькое умиление, ведь многие из них, истинно праведных, даже соблюдая все заповеди и предписания, находили лазейки для собственных пороков. Кто-то любил мальчиков из церковных кружков, кто-то маленьких девочек, а вот настоятельница, Игуменья Анна, любила поститься и причинять себе боль.
— Ущемляя наше грешное тело, мы возносим бессмертный наш дух, — любила повторять Анна своим послушницам.
Которых, впрочем, она не гнушалась самолично поколачивать.
Но Георгий никогда не вмешивался в дела настоятельницы. Он всегда знал, что природа воздаст гнусному людскому роду по его делам. И сегодняшний день был этому ярчайшим доказательством.
— Георгий, это ты? Ты тоже хочешь? — приоткрыв один глаз, так как второй был больше похож на багровое желе, спросила Игуменья, и тут же, надломленным голосом добавила: — Все вы, скоты! Всех вас гиена огненная ждет!
Отец Соколов, и вовсе растерявшись, совершенно не знал, что ответить полуживой женщине.
— Вы о чем, матушка? Что произошло? Вы можете говорить? — путались вопросы в голове священника.
— Не притворяйся тварь, ты тоже меня хочешь! — насколько позволяли свистящие легкие, воскликнула Анна и опять закашлялась.
Женщина пошевелилась, и Георгий заметил несколько неестественных изгибов на конечностях Игуменьи.
— Боже, за что! — заорала Анна, когда боль от движений растеклась по ее изуродованному телу.
— Я не причиню вам вреда. Матушка, что случилось? — повторил свой вопрос Георгий, стараясь выдержать голос в самом убедительном тоне.
— Пошел к черту! Ты хочешь меня трахнуть! Они не убивали меня, они кусали и царапали, били и насиловали, но не убивали! Ты такое же животное! — продолжала стонать безумная женщина.
Бросив взгляд на десяток мужских тел, Соколов понял, о чем причитала Анна. От навеянной картины Георгия передернуло, но все же он должен был узнать ответы.
— Послушайте, мне нужно знать. Что здесь было? Придите в себя! — прикрикнул он на Игуменью.
