Георгий Гуревич - Тополь стремительный
Иван Тарасович отвечал очень кратко:
- А я и не мог бы свернуть работу. За селекцию леса взялся народ. А когда народ берется, он доводит дело до конца и не слушает ни Роговых, ни Кондратенковых.
И тем не менее в душе у Кондратенкова осталось не то чтоб сомнение, а скорее беспокойство. Он хорошо знал и уважал Рогова. Иннокентий Николаевич мог ошибаться, но прежде всего это был солидный, честный ученый. Если он говорил о достижениях, значит достижения были. Неумно было отворачиваться и заранее, еще ничего не видя, говорить: "Это пустяки, этого не может быть!"
Месяца два спустя после этого заседания, возвращаясь из поездки по Северному Кавказу, Кондратенков попал на маленький полустанок в Краснодарском крае. В ожидании поезда Иван Тарасович сидел на скамейке в палисаднике и, щуря глаза, поглядывал на знойное безоблачное небо. День выдался утомительно жаркий. Потное лицо дежурного казалось краснее его фуражки, а на рельсы нельзя было смотреть - они слепили глаза. Подошел встречный поезд. Паровоз задержался возле водокачки - он тяжело переводил дух после крутого подъема, и перед глазами Кондратенкова оказался серо-зеленый бок пассажирского вагона с надписью:
МОСКВА-ТБИЛИСИ через Харьков - Лозовую - Ростов - Армавир - Туапсе Самтредиа
Пыль покрывала вагоны густым слоем, и, глядя на пыль, Кондратенков отчетливо представил себе сразу весь маршрут этого вагона: белые хатки в вишневых садах между Харьковом и Лозовой; Донбасс с шахтными копрами; мост через Дон у Ростова и желтое дно реки, просвечивающее сквозь воду; Туапсе, где светлосерые волны лижут подножие железнодорожной насыпи; щедрые субтропики, Ботанический сад в Сухуми, с пальмами, магнолиями и бананами, и Самтредиа, небольшую станцию в долине Риона - в той долине, где, выращивая бамбук, творит чудеса Иннокентий Николаевич Рогов. А еще через три минуты Кондратенков сидел в этом самом вагоне и с недоумением спрашивал себя: неужели он действительно решился без всякого приглашения приехать к Рогову? Как старик встретит его, своего блудного ученика? Может быть, обрадуется, обнимет, усадит рядом? "Что, - скажет, - голубчик, без нас, стариков, не обошлись?" А может быть, совсем иначе - холодно посмотрит прищуренными глазами и сквозь зубы процедит: "Пожалуйста, обратитесь к моему заместителю, доцент Кондратенков".
И когда Иван Тарасович думал, каким тоном будет сказано "доцент Кондратенков", мужество покидало его. Нет, в самом деле, это свидание бесполезно. Старик самолюбив и упрям, гость окажется в глупом положении, наслушается колкостей, и все это ради поверхностной, официальной беседы с заместителем.
В Сухуми Кондратенков застегнул свой походный чемоданчик и вышел на перрон. Он в последний раз поглядел на надпись "...через Туапсе - Самтредиа". Но тут же его снова взяло сомнение.
"Что-то, я вижу, ты чудишь, Иван Тарасович, - сказал oн сам себе.-Почему, собственно говоря, от тебя будут скрывать что-нибудь? Ты советский ученый, и Рогов советский ученый. Оба вы работаете для советских лесов. Если Рогов нашел новые пути, он покажет их тебе, чтобы ты не открывал давно открытой Америки. Вот и все. И самолюбие здесь ни при чем".
В Самтредиа шел дождь. Косые струи поливали дорогу, проложенную по земляной дамбе. Мутножелтые ручейки бежали по колее, разъедая мягкую почву. В рытвинах стояли глубокие лужи, рябые от падающих капель. Вдоль дороги тянулись унылые болота с зарослями ольхи, далекие горы были задернуты дождевым занавесом, и на горизонте бледносерое небо сливалось с бледносерой далью.
Так, под дождем, Кондратенков въехал на территорию опытной дачи, которая ничем не отличалась от окружающего ольхового болота, и вошел в двухэтажный сборный домик, стоявший на пригорке.
Кондратенкова встретили неприветливо, даже с раздражением. Может быть, виноват был беспрерывный дождь, он портил всем настроение.
Сначала Кондратенкову сказали: "Подождите", потом: "Подождите еще", потом из кабинета профессора вышел заместитель Рогова и объяснил, что Иннокентий Николаевич пишет доклад, а с двенадцати до двух он будет в лаборатории, с двух до пяти - на занятиях, с пяти до шести на участке, и так далее.
Кондратенков усмехнулся:
- Знаю, знаю, старик все делает сам. Подите к нему, cкажите, что приехал Кондратенков.
- Секретарь докладывал профессору, - возразил заместитель.
- Ну, и что он сказал?
- Профессор сказал, что сегодня он занят.
- Хорошо, тогда передайте, что я осмотрю участок и приду сегодня.
- Это не разрешается без профессора.
Скрипя зубами от бешенства, Кондратенков вышел на рыльцо. Стоило ли, в самом деле, проехать лишних две тысячи километров только для того, чтобы получить обидный отказ!
И он все стоял в нерешительности, когда кто-то в мокром черном плаще кинулся к нему, обдавая тучей брызг и восклицаний:
- Иван Тарасович, да вы ли это? Надолго к нам? Совсем приехали? Я ужасно рада! Иннокентий Николаевич тоже обрадуется. Он очень скучает без вас... А вы слыхали, что у нас творится? Вы уже видели?.. Что? В газетах? В газетах нет и половины! Пойдемте, я вам сама покажу.
Это была старшая лаборантка Зоя, которая позже, на берегах Урала, солидно называлась Зоей Павловной. Но и тогда, в Колхиде, она была такой же чернобровой, румяной, такой же шумной и восторженной и с такими же черными усиками над яркими губами.
- Но у вас, говорят, строгости, Зоя: посторонним нельзя осматривать.
- Какой же вы посторонний, Иван Тарасович! Кто вам сказал? Ах, там, наверху? Да вы не слушайте, там целую статью пишут против вас. А Иннокентий Николаевич всегда вас защищает. Я сама слышала, как он сказал заместителю: "Кондратенков безусловно крупно ошибается, а у вас для крупных ошибок размаху нехватает".
Посадки бамбука начинались сразу за домом, и Кондратенков с интересом осматривал эти своеобразные злаки, похожие на густозеленые колонки. Все стебли - и те, что возвышались метров на двадцать, и те, которые только что начинали расти - были одинаковой толщины, приблизительно в ладонь взрослого человека, и от этого казалось, что бамбук не растет, а как бы ползет из-под земли.
- Да, да, он в самом деле растет, выползая из-под земли, - тараторила Зоя.- Под землей образуется корневище в полную толщину, и в нем уже заранее формируются все узлы стебля. Это как бы готовый стебель, сложенный гармошкой. Весной, когда начинается рост, в бамбуковом стебле растет сразу полсотни междоузлий. Стебель поднимается неудержимо, как на дрожжах. Я сама отсчитывала: у нас бывали дни, когда побег вытягивался на девяносто сантиметров. И какая энергия! Бамбуковый росток разворачивает камни, пробивает насквозь бетонную площадку. Я думаю, нигде на свете не бывает такого роста!
