Уоррен Фейхи - Фрагмент
Все присутствовавшие в кабинете дружно застонали, когда на экране показали приглашенного комментатора.
«Доктор Редмонд, позвольте поздравить вас с успехом вашей книги „Человеческий фактор“ и вручением вам премии Теттериджа, которую вы получили вчера, и позвольте поблагодарить вас за то, что вы согласились поделиться с нами вашей точкой зрения, — сказал ведущий. — Итак, это произошло по-настоящему?»
— Фотосинтез в действии, — съязвил Анхель. — Человек растет под воздействием желто-зеленого света.
— Ну ладно тебе, Анхель, — примирительно произнес Джеффри. — Доктор Редмонд знает все.
Тэтчер улыбнулся, продемонстрировав недавно отбеленные зубы, хорошо смотревшиеся на фоне загорелого лица. На нем была извечная жилетка «сафари». В глаза бросались его знаменитые рыжие усы и пышные бакенбарды.
«Благодарю вас. Что ж, Сэнди, если совсем откровенно, я только надеюсь на то, что жизнь на этом острове сохранится, когда его примутся открывать люди».
— Вот тут он прав, — заметила одна из женщин и вонзила зубы в сэндвич.
Тэтчер продолжал:
«Так называемая разумная жизнь — это самая большая угроза для окружающей среды. Я не завидую экосистеме, входящей с ней в контакт. Таков главный тезис моей книги „Человеческий фактор“, и я очень опасаюсь, что — если, конечно, эта „Морская жизнь“ не какой-то фокус телевизионщиков — очень скоро мне придется добавить к моей книге еще одну главу».
— Ой, мамочки, — простонал Джеффри.
— Я удивляюсь, что он вообще что-то написал, — съязвил Анхель.
«Но как вы считаете, это был фокус, фальсификация? Или это произошло в действительности?» — еще раз спросил ведущий.
«Что ж, — ответил Тэтчер, — конечно, мне хотелось бы, чтобы это было правдой — то есть мне так хотелось бы как ученому, но опять же, как ученый, я вынужден сказать: боюсь, это действительно фальсификация».
«Благодарю вас, доктор Редмонд».
Ведущий отвернулся от Тэтчера, и тот исчез с экрана.
«Что ж, вы только что…»
— Нет, ребята, — упрямо проговорил Анхель. — Это был не фокус!
Остальные, переговариваясь и высказывая свое мнение, разобрали сэндвичи и разошлись по своим кабинетам.
— О'кей, Джеффри, ты должен это увидеть. Запись у меня здесь.
— Ладно, давай.
Джеффри уселся рядом с Анхелем в их тесном кабинете, окна которого выходили на Большую гавань, и стал смотреть. На экране замелькали беспорядочные кадры последних минут трансляции «Морской жизни», записанные Анхелем.
«Если бы кто-то попытался снять плохой малобюджетный фильм ужасов, все выглядело бы примерно так», — подумал Джеффри.
Действительно, это напоминало фильм вроде «Проект „Вопящая ведьма“» в том смысле, что оператор словно бы намеренно старался не брать в кадр дешевые спецэффекты.
— Честно говоря, я тут мало что вижу, — признался Джеффри.
— Погоди. — Анхель нажал на клавишу паузы на пульте и увеличил изображение. — Вот, смотри!
Он «заморозил» кадр. Экран почти целиком закрыли несколько быстро мчащихся теней. Анхель указал карандашом на силуэт, снабженный чем-то вроде клешни краба.
— Ладно, — кивнул Джеффри. — И что?
— Это же клешня! И не какая-нибудь, а клешня ротоногого ракообразного!
Джеффри рассмеялся и потянулся за сэндвичем.
— Это нечто вроде теста Роршаха, Анхель. Вот тебе и мерещатся существа, которых ты изучаешь уже пять лет, потому что они тебе снятся во сне, ты их видишь и в утренней порции хлопьев, и в пятнах на потолке.
Анхель сдвинул брови.
— Может быть. Но я так не думаю.
Но тут и Джеффри кое-что заметил и перестал жевать. Когда Анхель увеличивал изображение, на объективе камеры были видны красные капли, а за миг до того, как камера перестала работать, появилась одна-единственная голубая капля.
Анхель открыл дверцу маленького холодильника, на которой черным маркером было написано: «ТОЛЬКО ЕДА», вытащил откупоренный пакет молока и понюхал его.
— Ну что, ты сегодня собираешься порадовать народ «Гипотезой под обстрелом»?
Джеффри отвернулся от экрана и выключил видеоплеер.
— Ага. «Гипотезы под обстрелом» никогда не прекратятся, несмотря на сильнейшую конкуренцию в лице телевизионных реалити-шоу.
«Гипотезы под обстрелом» были традицией, которой Джеффри остался верен со времен учебы в Оксфорде. Тогда на студенческих собраниях он почти регулярно высказывал еретические идеи. Потом разгорались жаркие споры. На эти собрания приглашались все желающие. Они могли насладиться зрелищем и поучаствовать в дебатах.
— Тебя все будут спрашивать насчет «Морской жизни», ты это учти.
— Да, пожалуй, ты прав.
— Ты должен сказать мне спасибо за то, что я тебя к этому подготовил.
— Справедливое замечание.
— И ты сегодня действительно будешь развивать мысль типа «онтогенез[18] определяет филогенез[19]»?
— Угу. Пристегни ремень безопасности, Анхель. Это будет тот еще вечерок.
— Интересно, когда же ты собираешься затащить к себе домой какую-нибудь из твоих студенток, Джеффри? Тебя и так уже все считают донжуаном, так что мог бы подтвердить свою репутацию. Ведь они ждут тебя после каждой лекции, дружище, а ты вместо этого вечно вступаешь в нелепые научные дебаты с какими-нибудь старперами.
— Может быть, сегодня я вступлю в нелепые научные дебаты с кем-нибудь из студенток, Анхель. От такой прелюдии я могу и завестись.
Анхель нахмурился.
— Никто никогда не уложит тебя в койку, дружище.
— Ты пессимист, Анхель. Пессимист и шовинист. Не думай об этом. Я же не думаю.
— Я думаю. А ты нет. Жизнь несправедлива! Но все-таки тебе надо чаще ложиться в постель с женщинами. В жизни есть не только биология. И в биологии есть не только биология.
— Ты прав. Ох, как ты прав.
Если Джеффри и вправду заработал репутацию донжуана, то незаслуженно. У него не хватало терпения для приятной бездумной болтовни, и он был нечувствителен к обычным романтическим сигналам. Нет, мысли всякие ему в голову приходили, но он считал ритуал флирта утомительным и совершенно ненужным.
Ему было тридцать четыре года, и в его послужном списке значилось девять сексуальных партнерш. Все это были короткие романы, и от окончания одного до начала другого всегда проходило немало времени. Джеффри привлекал к себе потенциальных мятежниц, но как только они пытались втянуть его в ортодоксальные отношения, он ускользал.
Порой, правда, у него возникали тревожные мысли — не останется ли он на всю жизнь холостяком, но все же пока не был готов променять ясность рассудка на наличие спутницы рядом с собой. Дело тут было не в тщеславии, не в каких-нибудь благородных жертвах во имя принципа. Просто он многое знал о самом себе. И в итоге понял, что вполне может остаться холостяком.
