Роберт Хайнлайн - Пришелец в земле чужой
— Брат мой!
— Здравствуй! Как живешь?
— Я здоров. Мне хорошо, — он добавил еще что-то на непонятном задыхающемся языке, потом поправился. — Ты здесь, брат. Тебя не было. Теперь ты снова здесь. Ты как вода.
Сердце Джилл таяло под лучами улыбки Смита, а кровь в жилах стыла от страха, что ее застанут здесь. Смит этого не замечал.
— Видишь? Я хожу. Я становлюсь сильнее, — он сделал несколько шагов и торжествующе улыбнулся.
Улыбнулась и Джилл, через силу.
— О, мы делаем успехи! Продолжай в том же духе. А мне надо идти, я на минутку заглянула.
— Не уходи, — на его лице было огорчение.
— Не могу…
Огорчение переросло в горе.
— Я тебя чем-то обидел. Я не знал.
— Нет, ты меня не обидел. Мне действительно нужно уходить, и чем скорее, тем лучше.
На лицо Смита вернулось безмятежное выражение. Он сказал скорее утвердительно, чем просительно:
— Брат, возьмешь меня с собой.
— Не могу. Мне нужно идти. Слушай, не говори никому, что я была здесь. Пожалуйста!
— Не говорить, что приходил мой брат по воде?
— Правильно: никому не говори. Будь умницей, потерпи, я вернусь.
Смит переварил услышанное и удовлетворенно ответил:
— Я буду ждать. Я не скажу.
— Вот и славно, — Джилл соображала, как ей выполнить обещание. Она догадалась, что «испорченный» замок вовсе не испорчен, глянула на дверь и поняла, почему не могла открыть ее: к двери прибили засов. В больнице запрещалось пользоваться такими засовами. Защелки, установленные на дверях ванных, уборных и других комнат, открывались снаружи специальными ключами. В комнате Смита поставили засов, который можно было открыть только изнутри, руками. Джилл отодвинула его.
— Жди. Я обязательно приду.
— Я буду ждать.
Вернувшись в комнату врача, она услыхала: Тук! тук! Тук-тук!.. тук! тук! Это был сигнал Браша. Джилл поспешила к двери. Браш ворвался в комнату с криком:
— Где вы были, сестра? Я стучал три раза! — он подозрительно покосился на дверь, ведущую в палату.
— Больная стала вертеться, — солгала Джилл, — я поправляла ей подушку.
— Черт возьми! Я запретил вам отходить от стола!
Джилл видела, что врач напуган, и пошла в контратаку.
— Доктор, — сказала она сухо, — я за вашу пациентку не отвечаю, но коли вы мне ее доверили, я оказала ей помощь, которую сочла необходимой. Если у вас есть ко мне претензии, давайте позовем главного врача отделения.
— Что вы, из-за такого пустяка…
— Нет, сэр, это не пустяк! Такую слабую старушку водная подушка может задушить. Есть сестры, способные стерпеть от врача любое обвинение, я же ложных обвинений терпеть не хочу. Давайте позовем главного врача.
— Не надо, мисс Бордмэн. Я погорячился, не подумал. Прошу прощения…
— Хорошо, — отчеканила Джилл. — Чем еще могу быть полезна?
— Спасибо, больше ничего не нужно. Впрочем… пожалуйста, никому не рассказывайте о случившемся.
— Конечно — можете быть совершенно спокойны, доктор. — Джилл села за стол и сделала вид, что разбирает бумаги. Потом вспомнила, что так и не заказала на складе кровать. Позвонила на склад, отослала помощницу с каким-то поручением и задумалась.
Где же Бен? Как его не хватает! Позвонить бы ему и переложить ответственность на его сильные плечи. Но он пропал, черт его дери, и свалил все на нее. Свалил? Раздражение, которое она подспудно чувствовала все утро, вдруг прошло. Бен не уехал бы, не дав ей знать, чем закончилась его встреча с Человеком с Марса. Она, как участник заговора, имела право знать исход дела, а Бен всегда играл честно. «Если со мной что-нибудь случится, — вспомнила она, — ты мой козырь… Малышка, если ты долго не получишь от меня известий, то поступай как считаешь нужным».
Она и не подумала, что с Беном что-то могло случиться, ей это просто не приходило в голову. А теперь пришло. И пришло время — рано или поздно оно приходит к каждому — поставить на карту свою карьеру, честь и жизнь. Джиллиан Бордмэн приняла вызов судьбы в 15.47.
Когда Джилл вышла, Человек с Марса сел на прежнее место и принялся, выражаясь земным языком, терпеливо ждать. Он был счастлив: брат обещал вернуться. Смит был готов сидеть в ожидании брата год, и два, и три, ничего не делая и не двигаясь. Он не помнил точно, когда они побратались: он еще не в силах был измерить новое время и пространство, настолько они отличались от того, к чему он привык в родном гнезде. Дело было не в том, что, измеренная земными годами, его жизнь оказалась длиннее, а в том, что здесь он столкнулся с совершенно иным, чем дома, восприятием времени. Фразу «Это произошло позже, чем тебе кажется» нельзя перевести на марсианский язык, поскольку у марсиан не существует понятия «позже», а фразу «поспешишь — людей насмешишь» нельзя перевести потому, что на Марсе это непреложная истина, это само собой разумеется, как на Земле то, что рыба плавает. Высказывание «так было, есть и будет» на Марсе показалось бы таким же трюизмом, как на Земле «дважды два — четыре».
Смит ждал.
Вошел Браш, посмотрел на него; Смит не пошевелился и Браш вышел.
Услыхав скрежет ключа в замке, Смит вспомнил, что такой звук предшествовал последнему визиту брата по воде, и стал настраиваться на встречу с братом. Он удивился, когда открылась дверь в коридор, впустив к нему Джилл; Смит еще не знал, что такое дверь, но тут же усвоил и отдался радости, которая приходит только в присутствии братьев по гнезду или по воде, а иногда — в присутствии Старших Братьев.
Радость его несколько омрачилась сознанием того, что брат ее не разделяет. Брат был огорчен, да так сильно, что вот-вот дематериализуется. Смит уже знал, эти странные существа испытывают очень сильные отрицательные эмоции без риска для жизни. Брат Махмуд по пять раз в день переживал душевную агонию, но не думал умирать физически. Брат капитан Ван Тромп тоже часто испытывал приступы душевного страдания, которые, по понятиям Смита, давно должны были привести его к дематериализации, тем самым разрешив конфликт, а капитан был жив и здоров. Поэтому Смит не обратил внимания на волнение Джилл.
Джилл сунула ему в руки сверток.
— Одевайся! Быстро!
Смит взял сверток и в растерянности застыл.
— Господи! Давай, помогу.
Ей пришлось и раздеть его, и одеть. Пижаму и шлепанцы Смит носил не потому, что они были нужны ему, а потому, что ему так велели. Он мог их снять и надеть, но делал это очень медленно. Джилл взяла дело в свои руки. Она была медицинской сестрой, Смит не стеснялся наготы, поэтому обошлось без проблем. Он был очарован кожей, которую Джилл натягивала ему на ноги. Джилл не дала ему времени прочувствовать и полюбить новую кожу, она принялась пристегивать чулки к подвязкам. Форму сестры милосердия она выпросила у напарницы, якобы на маскарад для своей двоюродной сестры, у которой больше размер. Джилл надела на Смита пелерину: кажется неплохо. С туфлями было хуже, они не подходили по размеру, да и вообще, при земном тяготении ходьба давалась Смиту с трудом, даже если на нем и вовсе не было обуви.
![Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране [= Чужой в чужой земле, Пришелец в земле чужой, Чужак в стране чужой, Чужак в чужом краю, Чужой в стране чужих]](/uploads/posts/books/116183/116183.jpg)
