Виталий Каплан - Юг там, где солнце
Но только там, на задержаниях, когда лежишь за кустом, лаская пальцем спусковой крючок, или сидя за компьютером, обрабатывая оперативные данные о перемещениях и контактах какого-нибудь Ракшаса, не чувствовал я скользкого, сомнительного холодка. А сейчас, несмотря на клубящийся в липком воздухе зной, меня едва ли не знобило.
До сих пор было проще. Не приходилось охотиться на мальчишек. Пускай даже на мальчишек-оккультистов.
Ладно, всё это, конечно, лирика, а дело есть дело, и я знал, что справлюсь не хуже других. Не приходилось, а теперь вот пришлось. Всё когда-то бывает в первый раз - и осторожный поцелуй, и выговор в приказе, и неделя в реанимации, как в позапрошлом году, после взятия Малиновых Старцев. Я же профессионал, однако. Начальник давеча подтвердил, на выпускное свидетельство ссылался.
Да и дело-то маленькое - прийти, посмотреть и в случае необходимости провести задержание. Ну, естественно, первичный допрос. И на этом мои функции кончаются. За пацаном приедут люди из Столицы, а я могу спокойно отправляться в Грибаково, к тёте Варе.
Вряд ли я поеду спокойно. Теперь это будет уже не так просто предвкушать купание в речке Ивлянке, парное молоко по вечерам, общение с Наташкой, внучкой тёти Вариной соседки. Ведь не удастся забыть, что в это самое время пока ещё незнакомый мне тринадцатилетний Мишка... Я же знаю, каково это - сидеть, вжавшись в угол, ожидая неизбежного.
Глава 5. Воспитательное мероприятие.
Глаза привели меня к скучным развалинам Белореченского монастыря. Мне смутно помнилось, что именно об этой местной достопримечательности вчера произносил поучительные монологи Никитич. Впрочем, я и сам кое-что почитал, собираясь в Барсов.
Монастырь, взорванный почти восемьдесят лет тому назад, до сих пор гляделся печально. Конечно, его пытались восстановить - давно, ещё при плутократах, но толку с того было... Какая там реставрация - даже стены починить и то не могут, хотя деньги в своё время выделялись, и немелкие деньги. Восьмой отдел нашего Управления довольно активно разрабатывал этот сюжет, но следствие шло весьма странно, а когда внезапно и совершенно необъяснимо заболел их тогдашний шеф, полковник Жмуренко, - и вовсе свернулось. Странные всё же творятся у нас дела, и верно говорит мой лысенький Сан Михалыч - всё можно починить, но на всё рук не хватит, их только две, и те протезы. Впрочем, он это уже нечасто говорит. Молчалив сделался начальник. Задумчив.
Вот и выходит, что сейчас, на десятом году Державы, лежит православный монастырь в мерзости запустения. И концов не найти - никто вроде и не виноват, все старались, а воз и ныне в той же заваленной строительным мусором яме, что и десять лет назад.
Десять лет назад... Я лишь обрывками помнил то странное и страшное время.
Жирная, иссине-чёрная муха, ползущая по стеклу... Хрустящие белые простыни, утренняя ругань санитарок, добрые коровьи глаза врачихи Марины Павловны. И уколы, ежедневные уколы, от которых слипались глаза, тяжелела голова, и ненастоящим казалось всё, что было там... на шоссе. Словно это сон, глупый и привязчивый - лохматый огненный столб, треск рубашки, и чёрная пустота, после которой - скучные, бессмысленные дни больницы. Всё это сон, который не кончается ничем, и я проваливался в него, в тёмное бездонное пространство, а потом... А потом просыпался и всё вновь перевёртывалось. Едкой волной накатывало понимание - это было по правде. Было. А теперь нет. Ничего уже нет - ни мамы, ни отца, ни быстрого нашего "Гепарда". Жизнь оборвалась, и что впереди - лучше и не думать.
Но жизнь продолжалась. Как-то раз, ближе к вечеру, тихонько, на цыпочках просочилась в палату худенькая женщина в наспех наброшенном белом халате. Я узнал её не сразу. Потом вспомнил - тётя Варя, мамина двоюродная тётка, живущая где-то в Заозёрской области. Иногда она приезжала в столицу по каким-то своим делам и на пару дней останавливалась у нас. Извлекала из необъятной сумки трёхлитровые банки с компотами, вареньями и прочими плодами сельской местности. За чаем передавала неизменные приветы от мужа, которого почему-то звала дедом, и ещё от кучи разных соседей...
Сейчас она молча стояла у двери, глядела на меня, и плечи её тряслись, что казалось почти незаметным благодаря исполинского размера халату - его точно на бегемота шили.
Потом была суета, слёзы, гора фруктов на тумбочке. И конечно, традиционное земляничное варенье. И, само собой, вишнёвый компот.
Попутно выяснились некоторые неприятные детали. Получалось так, что взять меня некому. Близких родственников у нас не нашлось, и мама, и отец росли без братьев и сестёр, все мои бабушки и дедушки поумирали ещё до того, как я в школу пошёл. Тётя Варя, оказывается, уже три недели как приехала в столицу. Именно ей и пришлось устраивать похороны, спасибо, помогли папины сослуживцы, да и соседи в доме скинулись кто по червонцу, кто по пятёрке... Ко мне она пыталась прорваться с первого же дня, но её не пускали - неделю я вообще не приходил в сознание, да и после врачи остерегались меня травмировать впечатлениями и воспоминаниями. Знали бы они, эти гуманисты в белых халатах, о том, как просыпаешься после укола, как обступает тебя обжигающая правда...
- Это же чудо какое-то свершилось, чудо, - всхлипывая, поведала она мне. - Тебя же на опушке леса подобрали, в ста метрах от машины. Точно кто перенёс. А милиция говорит - никого там не было, на шоссе. Чудо, одно слово, чудо!
Нужно было мне это чудо как селёдке акваланг.
Ходила тётя Варя и по всяким комиссиям. Пыталась оформить опекунство, но что-то пока не клеилось. Вы уже в возрасте, сказали ей, и здоровье уже не то. И муж-инвалид. И живёте вы с ним на мизерные пенсии. Так что извините, но государство может лучше позаботиться о вашем внучатом племяннике.
Поэтому мне предстоял интернат. Временно - смахивая слёзы тыльной стороной ладони, убеждала тётя Варя. А потом она снова приедет в столицу, и уже не вернётся обратно, пока не докажет своих прав на опекунство. Найдётся и на этих бюрократов управа, она знает, куда писать жалобу...
Так я оказался в интернате. Прощаясь со мной, тётя Варя суетливо бормотала, что этот - один из лучших, она узнавала - богатые шефы, питание великолепное, в каждой группе цветной телевизор. Почему-то она особенно упирала на телевизор.
Первые дни я вообще плохо понимал, что меня окружает. Точно я завёрнут в плотный серый полиэтилен, и сквозь него видно еле-еле. Тем более, что и не хочется никого видеть. Какие-то ребята вокруг, что-то делают, суетятся, бегают какието взрослые крикливые тётеньки. Регулярные завтраки-обедыполдники-ужины. Кормили здесь и в самом деле неплохо, но будь вместо котлет с рисом гнилая картошка - я бы, наверное, и не заметил. И насчёт цветных телевизоров тётя Варя не соврала - их тут и в самом деле было понатыкано. После ужина воспитательница торжественно, творя великое благодеяние, врубала в игровой ящик - и группа прилипала глазами к экрану. А я сидел позади всех и ждал, когда же разорвёт воздух резким звонком отбоя, и можно будет уткнуться лицом в подушку, и придёт тьма. Иногда снилась мама. Я ждал этих снов - и боялся, зная, что всё равно потом придётся проснуться.
