Последний секрет - Бернард Вербер
А теперь он смеется. «Существует тридцать два способа рассмешить человека», – говорил Бергсон. Я нашел один из них. Его рассмешила история о другом больном.
Профессор Йитжак Фрид выяснил также, что шутка заставляет активизироваться особую зону, расположенную внизу префронтальной части коры головного мозга, которая обычно возбуждается, когда подопытный получает награду. Это было видно в течение нескольких микросекунд после того, как зона веселья прекратила свой танец.
Вот доказательство тому, что юмор – признак любви.
Глаз все еще вибрировал, расширяясь от спазмов.
Внутренний взрыв смеха.
Это продолжалось.
Самюэлю Феншэ очень нравился этот анекдот, но он не ожидал, что от него появится коричневое пятно таких размеров. Он подумал, что юмор – субъективная штука. Оттого что хотелось смеяться в таком месте и в такой момент, было еще в десять раз смешнее.
Возможно, именно тогда он полностью расположил к себе своего пациента. Он дружески похлопал его, чего тот не почувствовал.
– Ваш мозг работает прекрасно.
Здоровый ум… в мертвом теле… но хотя бы ум здоровый.
– Хотите, я приглашу вашу семью?
23
– И речи быть не может. Не настаивайте.
Высокий бородач в фуражке с надписью «КАПИТАН УМБЕРТО» качает головой в знак отказа.
– Нет, я не могу. Это судно только для больных, врачей и родственников больных. Журналистов никогда не приглашали на остров Святой Маргариты. У меня есть инструкции.
– Я от Паскаля Феншэ, – продолжает Исидор, который первым приехал в каннский порт.
– Это ничего не меняет.
Бородач упрям и уверен в своей правоте.
– Ну тогда к кому надо обратиться, чтобы попасть на остров?
– Ничем не могу помочь, приемное отделение находится внутри больницы. И они проводят политику сдержанности. Пошлите к ним гонца.
Исидор Катценберг подходит к судну и меняет тему разговора:
– Ваша лодка называется «Харон». В греческой мифологии Хароном звали перевозчика, который перевозил умерших на своей барке «Ахерон» через адскую реку.
– Только то судно соединяло мир мертвых с миром живых, а это – мир разума с миром безрассудства.
Он громко смеется и ерошит свою совершенно белую бороду.
Исидор подходит к моряку и шепчет:
– Кажется, мифологический Харон был не прочь взять с собой на барку тех, кто держал в зубах плату за перевозку.
Журналист вытаскивает три купюры по десять евро и зажимает между зубами.
Капитан Умберто невозмутимо смотрит на это.
– Я не продаюсь.
Тут прибегает Лукреция, закалывая на ходу волосы.
– Все в порядке, я не очень опоздала? Едем прямо сейчас? – как ни в чем не бывало спрашивает она.
Моряк не сводит с нее глаз. Исидор замечает, какое впечатление произвела его подруга.
– Гм… ну вот, – произносит моряк, – я как раз объяснял вашему коллеге, что, к сожалению…
– К сожалению? – говорит она, приближаясь к нему.
Так близко, что до него доносится запах ее духов – «Eau» от Issey Miyake. Он чувствует также запах ее кожи.
Журналистка опускает солнечные очки и нахально смотрит на моряка своими миндалевидными изумрудными глазами.
– Вы ведь хотите помогать другим. Вы нам нужны и нам не откажете.
У нее уверенный взгляд, твердый голос и даже изгиб шеи – само убеждение.
На сурового моряка все это производит неотразимый эффект.
– Ладно, хорошо, вы же друзья Паскаля Феншэ, – решает он.
Мотор заводится, и капитан отдает швартовы.
– Нужда номер семь заставляет мсье действовать, – шепчет Лукреция, взглянув на своего компаньона.
Чтобы произвести впечатление на своих пассажиров, моряк прибавляет ходу. Нос судна слегка приподнимается.
Лукреция достает записную книжку и к шестому мотиву (гнев) добавляет седьмой: секс.
Исидор вынимает из куртки карманный компьютер размером с книжку и перепечатывает список. Стуча по клавиатуре, он отмечает имена людей, с которыми они встречались, а затем подключается к Интернету.
Он показывает Лукреции свою небольшую игрушку и описывает ее возможности. В Интернете журналисту удается отыскать досье Национальной безопасности на Умберто Росси: пятьдесят четыре года, родился в Гольф-Жуане.
На горизонте вырисовываются два Леринских острова. Крупнее – пристань острова Святой Маргариты с фортом слева. Чуть дальше – аббатство цистерцианских монахов на острове Сент-Онор.
«Харон» – не быстроходный глиссер, и от каннского порта до больницы Святой Маргариты плыть еще долго.
Умберто вытряхивает в морскую пену свою огромную трубку с вырезанными на ней обнимающимися сиренами.
– Ну и мир там внутри! У людей есть все, чтобы быть счастливыми, но куда им смириться со своей свободой – они постоянно задают себе множество вопросов. И в конце концов получаются запутанные узлы.
Он разжигает свою трубку и выпускает несколько завитков пряного дыма, который перемешивается с сильно йодированным воздухом.
– Как-то я встретил одного человека, он говорил, что способен не думать. Он был буддийским монахом. Он застыл, глаза подтверждали, что в его голове совершенно пусто. Я попробовал, это невозможно. Всегда о чем-нибудь думаешь. Хотя бы: «А, ну наконец-то я ни о чем не думаю».
Он смеется.
– Почему вы больше не работаете нейрохирургом в больнице Святой Маргариты? – спрашивает Исидор.
Моряк роняет трубку.
– О… О… Откуда вы знаете?
– Птичка на хвосте принесла, – загадочно отвечает журналист.
Лукреция радуется, что взяла с собой этого Шерлока Холмса от науки. Как все колдуны, он не раскрывает свою уловку, но ему нравится произведенный эффект; к тому же он понимает, что, рассекретив себя, потеряет преимущество.
– Вас ведь уволили, да?
– Нет. Это был нес… несчастный случай.
Взгляд моряка неожиданно мутнеет.
– Несчастный случай. Я оперировал мою мать, у нее был рак мозга.
– Вообще-то запрещено оперировать членов своей семьи, – припоминает Исидор.
Умберто снова овладевает собой.
– Да, но она не хотела, чтобы ее оперировал кто-либо другой.
Он сплевывает.
– Я не знаю, что произошло. Она впала в кому и больше не пришла в сознание.
Бывший нейрохирург снова сплевывает.
– Мозг – такая нежная штука, малейшее неправильное движение – и катастрофа. Не то что другие органы, где можно исправить ошибку. А мозг – один неточный миллиметр, и человек становится или калекой на всю жизнь, или сумасшедшим.
Он вытряхивает из трубки табак, постукивая ею о край руля, насыпает новый. Ему нелегко разжечь трубку на ветру, и он нервно встряхивает зажигалку.
