Юрий Нестеренко - Приговор
она их угощала — неужто бульоном из предшественников?
Я заметил, что старуха что-то сжимает в костлявом кулаке.
— Что там? — грозно спросил я.
Она вздрогнула и попыталась спрятать кулак за спину.
— Руку отрублю!!! — рявкнул я.
Людоедка испуганно разжала пальцы. На землю выпал предмет, похожий
на длинную свистульку.
— Я знаю, что это, — сказала Эвьет. — Специальный охотничий
свисток. У моего отца был такой. Он издает такой тонкий звук, что его
слышат только собаки.
Вот, значит, каким образом она сообщала своре, что кушать подано,
не привлекая внимания гостей.
— Отзови их, — приказал я старухе, подталкивая свисток к ней ногой.
— Ну?! Сделай так, чтобы они убрались!
— Н-не могу, добрый господин! — проблеяла та. — Только позвать
могу… а уходят они сами, как наедятся… Правду говорю, как бог свят!
— взвизгнула она, когда я приставил острие меча ей к горлу.
— Позволь я сама ее убью, — спокойно попросила Эвьет.
— Что? — переспросил я, несколько сбитый спокойствием ее тона.
— Она пыталась убить нас, убила других и, если ее пощадить, будет
убивать еще. Она заслуживает смерти с любой точки зрения. Но ты сам
говорил, что казнимого преступника стоит использовать, как учебное
пособие. Вот я и хочу потренироваться, — все так же ровно пояснила она.
— Гм… логично, — согласился я, хотя идея мне не понравилась. Я и
сам не собирался оставлять каргу в живых, но мне не хотелось, чтобы
Эвьет пачкала руки подобными делами. — Но она мало похожа на Карла.
Справиться с ним, окажись он даже без охраны, оружия и доспехов, далеко
не так легко.
— Какая-никакая, а практика, — пожала плечами баронесса. — Так
каким образом это лучше сделать?
Старуха слушала наш разговор, совсем оцепенев от страха — и вдруг
вскинула палец с обломанным ногтем, указывая куда-то за наши спины и
вверх, и завопила:
— Пожар!
В первый миг я подумал, что это лишь жалкая уловка с целью оттянуть
возмездие. Но уже в следующее мгновение понял то, что в более спокойной
обстановке, конечно, заметил бы сразу: на моем мече больше не было
горящей тряпки. Очевидно, она слетела, когда я отбивался от последней
собаки, и осталась наверху. Я обернулся и увидел, что сквозь щель люка
уже просачивается дым.
— Следи за ней, — бросил я Эвьет, быстро взбегая по лестнице.
Осторожно приподняв мечом крышку люка — в другой руке у меня по-прежнему
был факел — я выглянул. Лицо сразу обдало жаром, а в горле запершило от
дыма. Собак на кухне, конечно, уже не было. Но пламя, быстро
распространявшееся по сухим доскам пола, уже отрезало нас от двери.
Прорываться бегом через огонь? Я бы рискнул, но Эвьет для этого слишком
легко одета. Да и у меня имеется при себе кое-что, чему попадать в огонь
противопоказано.
В тот же миг я вспомнил о ведре с водой, которое сам же принес на
кухню. Для того, чтобы потушить пожар, одного ведра, пожалуй, уже не
хватит — но временный коридор обеспечить себе таким образом можно.
Правда, и для того, чтобы добраться до ведра, теперь уже придется
шагнуть через пламя…
Я опустил крышку люка и сбежал вниз.
— Эй, ты! — ткнул я мечом старуху. — Вставай и лезь наверх. Справа
от люка — ведро с водой. Возьмешь его и пойдешь к выходу, заливая огонь
на полу. Все сразу не выливай, там в три-четыре приема плеснуть надо.
— Охх… да как же я… тяжелое ж…
— Быстро, если не хочешь сгореть заживо!
Охая и причитая, людоедка полезла вверх по лестнице — вполне,
впрочем, шустро, ибо сразу же за ней шел я, подгоняя ее мечом. Эвьет
замыкала процессию; свой факел она, по моему совету, бросила на земляной
пол.
Увидев, что путь к ведру лежит через огонь, старуха испуганно
крякнула и попыталась попятиться. Но я от души ткнул ее горящим факелом
в зад, и она с воплем устремилась в нужном направлении. От моего тычка
ее юбка не загорелась, но, когда она пробежала через пламя, подол
занялся. Не переставая кричать, старуха с молодой прытью схватила ведро
и щедро плеснула на пол. На месте огня с шипением поднялся пар.
Я отшвырнул свой факел в противоложную выходу сторону и, присев,
скомандовал Эвьет: "Цепляйся за меня!" Она и сама понимала, что по
только что горевшим доскам лучше не бегать босиком, так что без
возражений обхватила меня сзади на шею и плечи, а я, в свою очередь,
подхватил ее под коленки. В таком виде мы выскочили из люка. Сквозь пар
и дым я видел старуху, бегущую к выходу и плещущую из ведра себе под
ноги. Затем она отшвырнула пустое ведро и выбежала на крыльцо. Я
выскочил следом и пробежал еще несколько шагов, кашляя от дыма, пока не
почувствовал, что снова могу нормально дышать.
В разных местах двора валялось полдюжины собак с разбитыми головами
и переломленными хребтами. Некоторые из них еще тоненько скулили. Те их
сородичи, которым повезло больше, очевидно, предпочли убраться восвояси
— и от пожара, и от копыт Верного. Самого коня, однако, тоже нигде не
было видно. Я спустил Эвьет на землю, и она, едва протерев слезящиеся от
дыма глаза, сняла с плеча арбалет. Быстро оглядевшись по сторонам, она
взяла на прицел старуху, которая продолжала бежать в горящей юбке.
В следующий миг людоедка повалилась лицом в пыль. Но звука
спускаемой тетивы не было. Я перевел взгляд на арбалет — тот оставался
взведенным, да и из тела не торчало никакой стрелы, которая указала бы
на другого стрелка. Мы поспешно подошли к застывшей неподвижно фигуре. Я
перевернул ее сапогом, частично сбив при этом пламя, но полностью юбка
все же не погасла. Однако пока это означало не более чем ожоги на ногах.
Я присел рядом, поискал пульс на дряблой шее, оттянул морщинистые веки,
открывая расширившиеся зрачки закатившихся глаз. Можно было еще поднести
отполированную сталь к ее носу, дабы убедиться в отсутствии влаги от
дыхания, но и так все было ясно.
— Мертва, — констатировал я, поднимаясь.
— Притворяется, — неуверенно возразила Эвьет.
— Нет, точно мертва. Видимо, физическое и нервное перенапряжение ее
прикончили.
Я объяснил Эвелине, по каким признакам можно отличить смерть от
притворства или обморока, и мы пошли прочь от трупа, предоставив вновь
разгоравшемуся огню делать свое дело.
Эвьет с неудовольствием посмотрела на свои перепачканные собачьей
