Айзек Азимов - Стальные пещеры
— И какова вероятность? — спросил Фастольф.
— Вы специалист, доктор Фастольф, и, наверное, объясните, что она очень мала.
— Невероятно мала. Человек может не знать дороги куда-то, но, если добраться туда можно лишь по канатам, натянутым зигзагами, какова вероятность, что он доберётся туда с завязанными глазами, шагая наугад?
Руки Глэдии словно вспорхнули, она крепко сжала кулачки и положила их на колени.
— Случайно или нет, это сделала не я! Когда это произошло, меня с ним не было. Не было! Я разговаривала с ним утром. Он был такой же, как всегда, абсолютно нормальный. А через несколько часов я его позвала, он не пришёл. Я пошла посмотреть, а он стоял на своем обычном месте, такой же, как всегда. Но только он не прореагировал на меня. Совсем. И теперь не реагирует ни на что и ни на кого.
— А не могло ли, — спросил Бейли, — что-то сказанное вами мимоходом вызвать заморозку, когда вы уже ушли? Через час, например.
Фастольф резко его перебил:
— Абсолютно исключено, мистер Бейли. Если заморозка происходит, то мгновенно. Пожалуйста, не допрашивайте Глэдию в такой манере. Она не способна вызвать заморозку сознательно, и немыслимо, чтобы она вызвала её случайно.
— Но ведь немыслимо, чтобы её вызвал случайный позитронный дрейф, хотя, по-вашему, причина всё-таки он?
— Но не в такой степени.
— Обе возможности крайне маловероятны? Какие могут быть различия в немыслимости?
— Очень большие. Я оценил бы вероятность умственной заморозки из-за позитронного дрейфа как один к десяти в двенадцатой степени, а из-за непреднамеренного создания всех необходимых условий — как один к десяти в сотой степени. Оценка, естественно, очень примерная, но соотношение достаточно точное. Различие больше, чем между одним электроном и всей Вселенной, и оно в пользу позитронного дрейфа.
Некоторое время царило молчание. Потом Бейли сказал:
— Доктор Фастольф, вы упомянули, что торопитесь.
— Я и так уже очень задержался.
— Так не уйти ли вам?
Фастольф привстал было, но потом сказал:
— А что?
— Я хочу поговорить с Глэдией наедине.
— Допрашивать её?
— Я должен расспросить её без вашего вмешательства. Наше положение слишком серьёзно, чтобы считаться с правилами вежливости.
— Милый доктор, я не боюсь мистера Бейли, — вмешалась Глэдия. И добавила тоскливо: — Мои роботы защитят меня, если его невежливость перейдёт границы.
Фастольф улыбнулся.
— Ну хорошо, Глэдия. — Он встал и протянул руку. Она слегка её пожала. Он добавил: — Я хотел бы, чтобы Жискар остался здесь для общей защиты и, если разрешите, Дэниел пока останется в соседней комнате. Не одолжите ли мне какого-нибудь вашего робота, чтобы он проводил меня домой?
— Ну конечно, — ответила Глэдия. — По-моему, вы знаете Пандиона.
— Да-да. Робот крепкий и надежный!
Он ушёл в сопровождении робота.
Бейли выжидающе следил за Глэдией, всматривался в неё. Она сидела, разглядывая сложенные на коленях руки.
Бейли не сомневался, что она может рассказать ещё многое. И не знал, как убедить её быть откровеннее. Но в одном он был убеждён: в присутствии Фастольфа она не скажет ничего.
24
Наконец Глэдия подняла голову. Лицо её было лицом маленькой девочки. Она сказала тихим голоском:
— Как вы, Элайдж? Как себя чувствуете?
— Неплохо, Глэдия.
— Доктор Фастольф сказал, что приведёт вас сюда через луг и постоит с вами в самом тяжелом для вас месте.
— А? Но зачем? Чтобы посмеяться?
— Нет, Элайдж. Я рассказывала ему, как на вас действует пребывание под открытым небом. Помните, как вы потеряли сознание и упали в пруд?
Элайдж быстро мотнул головой. Помнить-то он помнил, но вспоминать не хотел и сказал сердито:
— Я теперь уже не совсем такой. Стал выносливее.
— Но доктор Фастольф сказал, что испытает вас. Всё прошло хорошо?
— Достаточно хорошо. Сознания я не потерял.
Он вспомнил, что произошло, когда космолет шёл на посадку, и скрипнул зубами. Нет, это другое и обсуждения не требует. Он сказал, меняя тему:
— Как мне называть вас здесь? Как к вам обращаться?
— Вы же называете меня Глэдией.
— Но, возможно, это нежелательно. Миссис Дельмар? Но вы ведь…
Глэдия вскрикнула и перебила его:
— Тут я этой фамилией не пользуюсь! Пожалуйста, не называйте меня так.
— Ну а как называют вас аврорианцы?
— «Глэдия Солярия», но это просто указание, что я с другой планеты, и мне тоже не нравится. Я просто Глэдия. Одно имя. Оно не аврорианское, и, наверное, другой Глэдии на планете нет, так что его вполне достаточно. А я вас буду по-прежнему называть Элайдж, если вы не против.
— Нет, я не против.
— Не выпить ли нам чаю, — сказала Глэдия не вопросительно, а утвердительно, и Бейли кивнул.
— А я не знал, что космониты пьют чай, — сказал он.
— Не земной. Это экстракт одного растения, приятный на вкус и во всех отношениях безвредный. Мы называем его чаем.
Она подняла руку, и Бейли заметил, что рукав плотно затянут на запястье и соединен с тонкой перчаткой телесного цвета. Она по-прежнему в его присутствии укрывала свою кожу, где было возможно. Всё ещё снижала вероятность инфекции.
Её рука на мгновение замерла в воздухе, а ещё через несколько секунд вошёл робот с подносом. Он был заметно примитивнее Жискара, но расставил чашки и тарелочки с канапе и бисквитиками плавно и ловко. А чай разлил даже с грацией.
— Как это у вас получается, Глэдия? — с любопытством спросил Бейли.
— Что получается, Элайдж?
— Вы просто поднимаете руку, когда вам что-нибудь нужно, и роботы уже знают, что делать. Откуда вот этот узнал, что надо подать чай?
— Всё очень просто, Элайдж. Каждый раз, когда я поднимаю руку, она вносит искажение в небольшое электромагнитное поле, постоянно поддерживаемое в комнате. Различия в повороте ладони и положении пальцев создают разные искажения, которые мои роботы воспринимают как распоряжения. Пользуюсь я этим приспособлением только для самых простых приказов: «иди сюда!», «принеси чай!» и тому подобное.
— Я не заметил, чтобы доктор Фастольф пользовался такой системой.
— Это на Авроре не очень принято. Но я привыкла к этому на Солярии… К тому же в это время я всегда пью чай. Борграф уже ждет сигнала.
— Его зовут Борграф? — Бейли с интересом оглядел робота, вдруг осознав, что до этого даже не посмотрел на него. Привычка быстро рождала равнодушие. Ещё день, и он вообще перестанет видеть роботов. Они будут незримо хлопотать вокруг него, и всё будет делаться словно само собой.
