Александр Лукьянов - Черная пешка
Всеслав, отказался быть третьим в игре, здраво рассудив, что первым падет в борьбе с асами. Он поудобнее устроившись в кресле, вяло перелистывал еже-недельную газету «Белый натиск». Отчеты о победоносных операциях групп флотов «А», «Б» и «Ц» его мало интере-совали, страничка «Шуточки в строю!» вызвала тоску. Он зевнул и взглянул на игроков.
Даццаху Хо отчаянным усилием прорвал блокаду и обрушил остатки эскадры на флагман военюра. Юрист задумался, инспектор поспешно предложил ничью и фрегат-лейтенант нехотя согласился.
-Пойду, попрошу у кока посудину и заварю кофе. –сказал он поднимаясь, -Вам принести?
-С удовольствием! -сказал Всеслав. Инспектор довольно кивнул. Юрист, покачивая никелированным кофейником, спустился на первый этаж. Вскорости Даццаху потянул носом и довольно сказал: -По аромату чую приближение брата фрегат-лейтенанта. Кажется, кофе он умеет заваривать. Вот выпью и буду плохо спать.
Военный юрист порадовал не только действительно чудесным кофе, но и чрезвычайно содержательной беседой. Очевидно, у служаки было не так уж много внимательных и благодарных слушателей. Даццаху Хо с наслаждением выпил кофе, и тут же начал клевать носом. Извинившись, он удалился, а фрегат-лейтенант долго и обстоятельно отвечал на вопросы Лунина. «Плохо без связи!» –мысленно посетовал Всеслав.
Вплоть до этого момента, правовая сторона социума Островной империи оставалась для него. Как и для всех КОМКОНовцев, загадкой. Первоначально он просто никак не мог увидеть никаких намеков на нее. Всеслав, роясь в школьных учебниках обществоведения, нигде и ни разу, не натолкнулся на термины «суд», «присяжные», «законодательство» и иже с ними. Система государства – притом, планетарного гегемона – без правового элемента? Да что же такое, в самом деле?!
Чуть позже невидимка приобрела облик полупрозрачного фантома – зыбкого и бесформенного.
Надо сказать, что у многих специалистов КОМКОНа-2 к началу операции «Штаб» было впечатление (теперь Всеслав был уверен: обманчивое) чудовищной неразвитости и примитивности имперского права по сравнению как с другими саракшианскими государствами, так и земными аналогами ХХ века. Более того, комконовцы легко склонились к ошибочному выводу о том, что правовая структура общества островитян деградировала и выродилась[2].
Как стало ясно из импровизированной лекции военюра, до Великой революции, Гражданской войны и «коренного переустройства» на Архипелагах существовали разнообразные и разноуровневые суды и трибуналы, полицейский сыск, тюрьмы и каторга, прокуратура и адвокатура, многотомные своды законов и пр. и т.п. Опираясь на услышанное, Лунин предположил, что дореволюционное право островитян имело черты сходства с романо-германской правовой семьей Земли ХХ в.
После бурных социальных потрясений юридические элементы государства стремительно (за одно поколение) и совершенно безболезненно отмерли, исчезли.
Как объяснил фрегат-лейтенант, в настоящее время в Островной империи вообще не существует права как такового. Есть несколько важнейших документов информационного и инструктивного характера, принятых Советом имперских распорядителей, адмиралов и координаторов и подписанных императором. К ним относятся:
1. «Устои Справедливости и Разума». Что-то среднее между конституцией и сводом обязательных морально-этических норм и наставлений.
2. «Лестница званий»»[3] с комментариями. Нечто вроде шведской и русской «Табели о рангах», принятых в этих земных государствах в 18-19 вв. Должностная иерархия с кратким описанием полномочий и обязанностей должностного лица. Дает вполне исчерпывающее представление об а)организации государственной власти; б)процедуре занятия должности и освобождения от нее.
3.Большой Свод Частных Кодексов и Уставов («Воинский устав», «Устои Ордена морских рыцарей», «Кодекс чести офицера», «Катехизис предпринимателя и руководителя», «Моральный кодекс трудящихся», «Правила жизни адепта науки», университетские и школьные уставы, внутризаводские распорядки и т.п.).
Но это не законы в полном смысле этого термина, втолковывал Всеславу военный юрист. «Признаками закона, -поучительно постукивал он толстым пальцем о столешницу, -являются:
-Во-первых, учреждение их полномочными законодательными органами. В империи нет таких органов. Более того: отсутствует надобность в них. Поправки в «Лестницу званий» со времени ее создания еще не вносили (незачем), а буде понадобится, Верховный Имперский Совет Полномочных Представителей сделает это оперативно и в рабочем порядке. Большой Свод Частных Кодексов и Уставов изменяется постоянно, переиздается раз в полугодие, а помещенные в нем документы считаются исполняемыми с момента поступления из типографий в магазины и библиотеки.
-Во-вторых, чёткая и недвусмысленная формулировка правонарушения: «НЕЛЬЗЯ ДЕЛАТЬ ЭТОГО, иначе будешь наказан так». Но в империи нет самого понятия правонарушения. Есть отмечаемое обществом нежелание личности жить по моральным нормам данного общества, пренебрежение личности достоинством других личностей и интересами общества в целом. А это в большинстве случаев вообще не выражается в чеканной формулировке.
- В-третьих, чёткая и недвусмысленная формулировка наказания: «Нельзя. делать этого, иначе будешь НАКАЗАН ТАК». Однако, наказания за единственно предполагаемое нарушение – за нежелание жить по нормам морали общества - не могут быть дифференцированными. Кара единственная – отторжение от общества, которого ты не хочешь признавать, нравственным нормам которого не желаешь следовать. И это логично, это справедливо, каждому – свое».
Всеслав усмехнулся. Вот и начинает приходить понимание. Островитяне сделали все возможное, чтобы упразднить разницу между моралью и правом, и как можно точнее и прочнее закрепить в общественном сознании поступки, признанные безусловно аморальными. Если образ жизни какого-то человека отличается от общепринятых, то он подвергается сдержанному, но единодушному осуждению со стороны окружающих. Впрочем, до определенного предела общество проявляет терпимость к инакоживущим, при условии, что те не приносят вреда обществу.
Отсюда и вытекает отсутствие судов, полиции и прочих дорогостоящих, и, по сути, бесполезных атрибутов демократий всякого рода. Этим же, кстати, объясняется полное отсутствие детективного жанра в литературе и кинематографе: отношение к преступнику в обществе Империи сродни брезгливому ужасу, испытываемому к прокаженному. Ни о какой героизации и романтизации преступления и речи быть не может. Равным образом напрочь исчезает возможность почерпнуть из жизни лихой детективный сюжет и «раскрутить» его в литературном и кинематографическом ширпотребе.
