Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник) - Эллисон Харлан

Как бы там ни было, но я уже был тут, фильм должен был начаться с минуты на минуту, и я пытался скрыться от мира (в худшем из возможных мест). Так что я сел рядом с молодым человеком и его девушкой. Вскоре мне предстояло узнать, что я неверно определил их вид. На самом деле это были оборотни, способные сойти за людей.

Опишу их внешность.

Молодая женщина была где-то на пороге своих двадцати. Во рту жевательная резинка. Приземистая. Обыкновенная, как ни посмотри. Просто особа женского пола, держащая за руку молодого человека, сидевшего от меня справа. Более всего в моей памяти ее выделяет то, что она была с ним.

Да. О нем.

Есть такой тип молодых людей не старше двадцати пяти, которых я иногда встречаю на лекциях в колледже. Соматотип вполне узнаваемый. Крупный, мягкий, без прямых линий, очень круглый. Любитель углеводов. Бледный, рыхлый – клецка-переросток. Рот слабый. Вполне бодрый, очень чувствительный. Обычно мне приходилось с ними схлестываться, когда я умалял достижения Барбары Стрейзанд, с которой не раз сталкивался и которую я очень не люблю.

Так что когда я вспоминаю госпожу Стрейзанд и выражаю свое мнение о ней, в аудитории обычно вскакивает одно из этих больших и мягких созданий – в глазах у него слезы – и обвиненяет меня в бунте. «Барбара – гений! Барбара – звезда! Что вы вообще понимаете? Вы ей просто завидуете!!»

И театрально уходит, трясясь от нанесенного ему оскорбления.

(Видит Бог, как я ей завидую. Насколько лучше меня она носит шляпу-колокол и танкетки! Не штреляйте в лебедей.)

Вот рядом со мной и сидел один такой. Был похож на Ленни [149] из стейнбековской повести «О мышах и людях». Может быть, не целиком: чуть менее безумный и чуть более уравновешенный. Большой, мягкий, девицу держит за левую руку.

Хватит о нем. Перейдем к самому моменту.

Этот фильм, «Омен» – хрестоматийный пример того, что мы имеем в виду, когда говорим о бессмысленном насилии. Насилие в этом фильме не оправданно сюжетом и свидетельствует о дурном вкусе создателей. От некоторых сцен желудок подкатывает к горлу, и глаза невольно отводишь в сторону. Не просто балет смерти, какой мы наблюдаем в «Соломенных псах», или «Дикой банде», или «Чужом», или «Бонни и Клайде». Я видел смерть несколько раз крупным планом, но это были нормальные фильмы. А вот «Омен» – совсем другое дело. И наступил следующий момент.

Есть сцена, в которой Дэвиду Уорнеру отрезает голову большой лист стекла. Нас готовят к этой сцене многими способами, и мы уже заранее чувствуем трепет и нарастающее напряжение. Герой Уорнера нервничает и мечется, что, как мы узнали за многие годы существования кино, характерно для персонажей, которые должны погибнуть по сюжету. Хнычущие пассажиры «Посейдона», мальчишка-летчик с едва пробивающейся бородкой, сопровождающий в разведывательном полете Гейбла или Роберта Тэйлора, старший рядовой, встающий в батаанских джунглях и кричащий своему взводу: «Эй, все чисто, снайперов больше нет!» – дззинь! Пуля сквозь череп. Так что нам понятно, что сейчас бедняга Дэвид Уорнер будет умерщвлен каким-нибудь душераздирающим способом.

Группа, куда входит Уорнер, бежит по улицам какого-то вроде бы алжирского города (это было больше пяти лет назад, детали сюжета уже размыты), и режиссер Дикки Доннер показывает нам по очереди вспотевшее, безумное лицо Уорнера… и грузовик, или фургон, или что-то такое с большим листом стекла сверху, выступающим из задней части машины… Уорнер несется… грузовик едет… стекло выглядит зловеще готовым… препятствие на пути грузовика… Уорнер… стекло… Боже мой! Мы знаем, что сейчас случится, потому что перебивки становятся жестче и чаще, музыка делается громче… препятствие останавливает грузовик… колеса грузовика ударяют в него… грузовик резко тормозит… стекло вылетает из пазов и сползает с грузовика… Уорнер видит, как стекло летит на него…

Теперь мы знаем, что стекло в него ударит.

А так как нас давно тренировали предчувствовать самое болезненное в этой формуле смерти, мы подозреваем, что сейчас ему отрежет голову. Это и есть момент, до которого насилие по крайней мере терпимо, приемлемо, оправданно сюжетом.

Но.

Маленький Дикки Доннер, широко известный и знаменитый режиссер детской телепередачи «Банана-сплитс» и фильма о супергерое, обаятельный Ричард Доннер снимает эту сцену вот как (а вы сидите в кинотеатре и не знаете, что вас ждет).

Перебивки. Стекло скользит в воздухе. На лице Дэвида Уорнера отражается ужас – он видит приближение стекла, глаза вылезают на лоб, рот открыт в животном вопле ужаса. Лица других актеров искажены жутким ожиданием удара. Стекло! Уорнер! Крики! Крупный план стекла, врезающегося Уорнеру в шею. Кровь растекается по поверхности листа. Голова на него наезжает, стекло и тело относит инерцией назад и ударяет о стену. Стекло разлетается. Да, думаем мы, жуть. Ну, зато кончилось.

Черта с два.

Голова катится по стеклу, размазывая кровь болтающимися сухожилиями и выталкивая ее из сонной артерии. На стекле остаются длинные жирные мазки.

Хватит!

Голова соскакивает на булыжники, катится.

Хватит!

Камера следует за головой, скачущей по улице.

Хватит! Хватит уже!

Голова закатывается куда-то в угол.

Хватит! Господи, дайте передохнуть!

Голова останавливается, в последних брызгах крови приближается камера. Лицо перекошено ужасом, веки все еще дергаются…

И вот тут и наступает самое страшное в этой истории, произошедшей незадолго до рождества 1976 года. Не на экране – в зале.

Публика бешено аплодирует.

Эти люди, помилуй их Господь, смеются!!

А рядом со мной, переплетя пальцы, сидят здоровенный рыхлый американский парень и девушка, и лупят кулаками по его колену. Он: стонет, будто кончает. Она: тихо вскрикивает от удовольствия, будто кончает.

Я как в кресло врос, не шевелюсь, волосы на голове встают дыбом, меня охватывает страх, которого никогда не забыть, я тихо сижу, не в силах поверить тому, что вижу. Что за страшную ненависть ко всему роду человеческому хранят они в себе? Какие черные бассейны эмоций открыли шлюзы, чтобы выдать такую реакцию? Персонаж Дэвида Уорнера – не негодяй, так что их нельзя ни понять, ни простить, объяснив все катарсисом… они аплодируют и свистят так, как будто повержен Враг рода человеческого, или Белый Предатель, или Террорист-Психопат. Нет, они ловят кайф именно от насилия, от длинных, сладострастных крупных планов крови и ужаса.

Вот так Америка «развлекалась».

Оставшуюся часть фильма я не помню. Не уверен, что досидел до конца. Знаю, что не увидел главного фильма, который пришел смотреть. Может, ушел, спотыкаясь, по проходу и в ночь, разлагаясь изнутри под впечатлением от смерти матери, распада моей семьи, одиночества, скорби… и сатанинского ритуала, который только что видел. Но сейчас, через пять лет, я вспоминаю этот момент как точку, в которой дал самую низкую оценку своему биологическому виду. Я не мог даже представлять, как стираю их всех с лица земли – это означало бы присоединиться к их нечестивому предвкушению бессмысленного насилия. А я просто не хотел быть с ними!

Сейчас, через пять лет, я вижу извилистый путь от чудовищного впечатления того вечера к постоянному присутствию всего этого в современных фильмах.

Определение, приписываемое писателю-интервьюеру Мику Гаррису: фильмы, в которых кому-то всаживают нож в брюхо.

Сколько вы их видели? «Хэллоуин», «Техасская резня бензопилой», «Выпускной», «Он знает, что вы одни», «Не отвечай на звонок», «Бритва», «Когда звонит незакомец», «Адский мотель», «Безмолвный крик», «Кровавый пляж», «Мой кровавый Валентин», «Пятница 13-е», «Омен-2», «День матери», «Зомби», «Глаза незнакомца», «Бугимен», «Новогоднее зло», «Маньяк», «Поезд страха», «Твари из бездны» и – да, прошу прощения у тех, кто этот фильм обожает, – «Вой».

Сколько этих фильмов вы досмотрели до конца?