Роджер Желязны - Этот бессмертный
Зигмунд уже открыл дверцу. Рендер прошел за ним в здание и поднялся на лифте на пятидесятый этаж. Затем собака прошла по коридору и нажала носом пластинку на двери. Дверь приоткрылась внутрь на несколько дюймов. Собака распахнула ее плечом и вошла. Рендер вошел следом и закрыл за собой дверь.
Комната была большая, стены голые. Один угол занимал громадный комбинированный радиоприемник. Перед окном большой кривоногий стол, вдоль правой стены низкая софа; рядом с ней закрытая дверь, ведущая, по-видимому, в другие комнаты. Эйлин сидела в мягком кресле в дальнем углу у окна. Зигмунд встал около нее.
Рендер пересек комнату и достал из портсигара сигарету. Щелкнув зажигалкой, он держал пламя, пока Эйлин не повернулась к нему.
— Сигарету? — спросил он.
— Чарльз?
— Да.
— Спасибо. Да. Закурю.
Она протянула руку, приняла сигарету и поднесла к губам.
— Спасибо. Каким образом вы оказались здесь?
— Общественный вызов. Так случилось, что я был по соседству…
— Я не слышала ни звонка, ни стука.
— Может, вы задремали. Мне открыл Зигмунд.
— Да, возможно, я задремала. Который час?
— Почти 4.30.
— Значит, я дома больше двух часов… Видимо, очень устала…
— Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно. Чашку кофе?
— Не откажусь.
— Бифштекс с ним пойдет?
— Нет, спасибо.
— Каплю ликера?
— Неплохо бы.
— Тогда извините, я на одну минутку.
Она вышла в дверь рядом с софой, и Рендер мельком увидел там большую сверкающую автоматическую кухню.
— Ну? — шепнул он собаке.
Зигмунд покачал головой.
— Не то.
Рендер кивнул. Он положил пальто на софу, аккуратно сложив его на чемоданчике, сел рядом и задумался.
«Не слишком ли много видений бросил я ей сразу? Может, она страдает от депрессивных побочных эффектов — скажем, угнетения памяти, нервной усталости? Может, я каким-то образом вывел из равновесия ее сенсорно-адаптационный синдром? Незачем было спешить. Неужели я так чертовски жаждал описать это? Или я делал все по ее желанию? Могла ли она повлиять на меня, сознательно или бессознательно? Или я оказался настолько уязвимым?»
Она окликнула его из кухни, чтобы он нес поднос. Рендер поставил его на стол и сел напротив Эйлин.
— Хороший кофе, — сказал он, обжигая губы.
— Удачная машина, — ответила она, поворачивая лицо на голос.
Зигмунд растянулся на ковре неподалеку, положил голову между передними лапами и закрыл глаза.
— Я подумал, — сказал Рендер, — не было ли каких-нибудь постэффектов в последний сеанс — вроде увеличения синэстатических опытов, включающих формы, галлюцинации или…
— Да, — ответила она ровно. — Сны.
— Какого рода?
— Последний сеанс. Я видела его снова и снова во сне.
— С начала до конца?
— Нет, особого порядка событий не было. Мы ехали по городу или через мост, или сидели за столиком, или шли к машине — вот такие всплески, очень живые.
— Какие ощущения сопровождали эти… всплески?
— Не скажу. Они все перепутались.
— А каковы ваши ощущения теперь, когда вы вспоминаете их?
— Такие же перемешанные.
— Вы, не были испуганы?
— Н-нет. Не думаю.
— Вы не хотели бы отдохнуть от сеансов? Вам не кажется, что мы действуем слишком быстро?
— Нет. Отнюдь. Это… ну, вроде, как учиться плавать. Когда вы наконец научились, вы плаваете до изнеможения. Затем вы ложитесь на берегу, хватаете ртом воздух и вспоминаете, как все было, а ваши друзья болтаются рядом и ругают вас за перенапряжение — и это хорошее ощущение, хоть вам и холодно и во всех ваших мускулах иголки. Я так чувствовала себя после первого сеанса и после последнего. Первый раз — он всегда особенный… Иголки исчезают, и я снова обретаю дыхание. Господи, я совершенно не могу сейчас остановиться! Я чувствую себя отлично.
— Вы всегда спите днем?
Десять красных ногтей двинулись через стол, когда она потянулась.
— … Устала. — Она улыбнулась, скрывая зевок. — Половина штата в отпуске или более, и я всю неделю не уходила с работы. Но сейчас все в порядке, я отдохнула. — Она взяла чашку обеими руками и сделала большой глоток.
— Угу, — сказал Рендер, — хорошо. Я немного за вас беспокоился и рад видеть, что причин для этого нет.
— Беспокоились? Вы не читали записи д-ра Вискомба о моем анализе и об испытании в Яйце, как вы можете думать, что обо мне можно беспокоиться? Да! У меня оперативно-полезный невроз, касающийся моей деятельности как человеческого существа. Он фокусирует мою энергию, координирует мои усилия. Это повышает чувство самооценки…
— У вас дьявольская память, — заметил Рендер. — Почти стенографический отчет.
— Конечно.
— Зигмунд сегодня тоже беспокоился о вас.
— Зиг? Как это?
Собака смущенно шевельнулась, открыла один глаз.
— Да, — проворчала она, глядя на Рендера. — Он нужен. Приехать домой.
— Значит, ты снова водил машину?
— Да.
— Зачем?
— Я испугался. Ты не отвечала, когда я говорил.
— И в самом деле я устала. А если ты еще раз возьмешь машину, то я буду закрывать дверь так, чтобы ты не мог входить и выходить по своему желанию.
— Прости…
— Со мной все в порядке.
— Я вижу.
— Никогда больше не делай этого.
— Прости.
Глаз собаки не покидал Рендера. Он был как зажигательное стекло. Рендер отвел взгляд.
— Не будьте жестоки к бедному парню, — сказал он. — В конце концов, он подумал, что вы больны, и поехал за мной. А если бы он оказался прав? Вы должны поблагодарить его, а не ругать.
Успокоенный Зигмунд закрыл глаз.
— Ему надо выговаривать, когда он поступает неправильно, — закончила Эйлин.
— Я полагаю, — сказал Рендер, отпив кофе, — что никакой беды не случилось. Раз уж я здесь, поговорим о деле. Я кое-что пишу и хотел бы узнать ваше мнение.
— Великолепно. Посвятите мне сноску?
— Даже две или три. Как по-вашему, общая основа мотиваций, ведущих к самоубийству, различна в разных культурах?
— По моему хорошо обдуманному мнению — нет. Разочарования могут привести к депрессии или злобе; если же они достаточно сильны, то могут вести к самоуничтожению. Вы спрашиваете насчет мотиваций: я думаю, что они остаются, что это внекультурный вневременной аспект человеческой деятельности. Не думаю, что он может измениться без изменения основной природы человека.
— Ладно. Проверим. Теперь как насчет побудительного элемента? Возьмем человека спокойного, со слабоменяющимся окружением. Если его поместить в сверхзащищенную жизненную ситуацию — как вы думаете, будет ли она подавлять его или побуждать к ярости в большей степени, чем если бы он не был в таком охраняющем окружении?
