Сергей Лукьяненко - Сборник "Рыцари сорока островов"
1. КУПЕ
— Идет дождь, — сказала жена. — Дождь…
Тихо, почти равнодушно. Она давно говорила таким тоном. С той минуты на пропахшем мазутом перроне, когда стало ясно — дети не успевают. И даже если они пробились на площадь между вокзалами — никакая сила не пронесет их сквозь клокочущий людской водоворот. Здесь, на узком пространстве между стенами, путями, оцепленными солдатами поездами, метались и метались те, кто не достал билета: когда-то люди, теперь просто — остающиеся. Временами кто-нибудь не то от отчаяния, не то в слепой вере в удачу бросался к поездам: зелено-серым, теплым, несущим в себе движение и надежду… Били автоматные очереди, и толпа на мгновение отступала. Потом по вокзальному радио объявили, что пустят газ, но толпа словно не слышала, не понимала…
Он втащил жену в тамбур, в очередной раз показал проводнице билеты. И они скрылись в келейном уюте четырехместного купе. Два места пустовали, и драгоценные билеты мятыми бумажками валялись на углу откидного столика. А за окном поезда уже бесновались, растирая слезящиеся глаза, оставшиеся. В неизбежные щели подтекал Си-Эн, и они с женой торопливо лили на носовые платки припасенную минералку, прикрывали лицо жалкими самодельными респираторами. А поезд уже тронулся, и последние автоматчики запрыгивали в отведенный им хвостовой вагон.
Толпа затихла, то ли газ подействовал, то ли осознала, что ничего не изменишь. И тогда со свинцово-серого неба повалил крупный снег. Первый августовский снег…
— Ты спишь? — спросила жена. — Будешь чай?
Он кивнул, понимая, что должен взять грязные стаканы, сполоснуть их в туалете, в крошечной треугольной раковине… Пойти к проводнице, наполнить кипятком чайник — если окажется свободный, или стаканы — если будет кипяток. А потом осторожно сыпать заварку в слегка горячую воду и размешивать ее ложечкой, пытаясь придать чаю коричневый оттенок…
Жена молча взяла стаканы и вышла. Поезд шел медленно — наверное, приближался к разъезду… «Ничего, — подумал он и сам испугался мыслей они были холодными и скользкими, как дождевые плети за окном. — Ничего, это последний дождь. За поездом идет Зима. Теперь будет лишь снег».
Где-то в глубине вагона звякнуло разбитое стекло. Захныкал ребенок. Послышался тонкий голос проводницы — она с кем-то ругалась. Несколько раз хлопнуло — то ли стреляли из пистолета, то ли дергали заклинившуюся дверь.
Он осторожно потянул вниз оконную раму. Ворвался воздух — холодный, прощально-влажный. И дождевые капли, быстрые, хлесткие, бьющие в глаза. Он высунул голову, пытаясь разглядеть состав. Но увидел лишь длинный выгнутый сегмент поезда, скользящий по рельсам, убегающий от Зимы. «Почему они не взрывают пути? — подумал он. — Я бы непременно взрывал. Или так хорошо охраняют?» Он втянулся обратно в купе, взял со столика пачку сигарет, закурил. Экономить табак не было смысла — запасался с расчетом на сына. А сын остался. Опоздал… или не захотел? Он ведь знал истинную цену билетов… Какая разница. У них теперь всего с запасом.
Вошла жена, с двумя стаканами, чистыми, но пустыми. Вяло сказала:
— Кипятка нет… Сходишь позже.
Он кивнул, досасывая мокрый окурок. Дым несло в купе.
— Что там, в коридоре?
— Разбили стекло, камнем. В первом купе, где майор с тремя женщинами.
Жена отвечала сухим, чуть раздраженным голосом. Словно докладывала на каком-то собрании.
— Майор стрелял? — Он закрыл окно и, запоздало испугавшись, натянул на окно брезентовую штору.
— Да… Скоро станция. Там заменят стекло. Проводница обещала.
Поезд покачивало, и купе билось в такт дорожным рытвинам.
— Почему они не рвут рельсы?
Он лег на верхнюю полку, посмотрел на жену — она всегда спала на нижней, по ходу поезда. Сейчас она легла, даже не сняв туфли, и на скомканном в ногах клетчатом пледе остались грязные следы.
— Потому, что это не поможет, — неожиданно ответила жена. — Потому, что ходят слухи о дополнительных эшелонах, которые вывезут всех. Каждый хочет на поезд в Теплый Край.
Он кивнул, принимая объяснение. И со страхом подумал, не навсегда ли жена превратилась в такую: спокойную, умную, рассудительную чужую женщину.
2. СТАНЦИЯ
Поезд стоял уже полчаса.
Дверь приоткрылась, заглянула проводница. Как всегда, слегка пьяная и веселая. Наверное, ей тоже было непросто устроиться на поезд в Теплый Край.
— Проверка идет, — быстро сказала она. — Местная выдумка… Охрана решила не вмешиваться.
— Что проверяют-то? — с внезапным томительным предчувствием спросил он.
— Билеты. И наличие свободных мест. — Она посмотрела на две незастеленные полки так, словно впервые их увидела. — За сокрытие свободных мест высаживают из поезда.
— У нас есть билеты. На все четыре места, — зло, негодующе отозвалась со своей полки жена.
— Неважно. Должны быть и пассажиры. У вас два взрослых и два детских места. Выпутывайтесь.
— Дверь закрой! — крикнула жена.
Повернулась к нему, молча, ожидающе. За окном уже не было дождевых струй. Кружилась какая-то скользкая белесая морось, пародия на снег, тот, настоящий, что уже трое суток догонял поезд.
— Другого выхода нет? — с ноткой интереса спросила жена.
Он не ответил. Вышел в коридор, осмотрелся. Все купе были закрыты, проверка еще не дошла до вагона. Из-за соседней двери тихо доносилась музыка. Глюк — почему-то решил он. И оборвал себя: какой к черту Глюк, ты никогда не разбирался в классике… Надо спешить.
Автоматчик в тамбуре выпустил его без вопросов, лишь мельком взглянул на билеты в руках. Маленькие оранжевые квадратики, пропуск в Теплый Край.
За редкой цепью автоматчиков, перемешанных с местными охранниками, в чужой форме, с незнакомым оружием, стояли люди. Совсем немного, видимо, допуск к вокзалу тоже был ограничен.
Он прошел вдоль поезда, непроизвольно стараясь держаться ближе к автоматчикам. И увидел тех, кого искал: женщин с детьми. Они стояли обособленно, своей маленькой группой, еще более молчаливой и неподвижной, чем остальные.
Женщина в длинном теплом пальто молча смотрела, как он подходит. На черном меховом воротнике лежали снежинки. Рядом, чем-то неуловимо копируя ее, стояли двое мальчишек в серых куртках-пуховиках.
— У меня два детских билета, — сказал он. — Два.
— Что? — спросила женщина в пальто. Не «сколько», а именно «что», деньги давно утратили цену.
— Ничего, — ответил он, с удивлением отмечая восторг от собственного могущества. — Ничего не надо. Мои отстали… — Горло вдруг перехватило, и он замолчал. Потом добавил, тише: — Я их провезу.
