Сергей Лукьяненко - Сборник "Рыцари сорока островов"
— Ты чего? — спросил я.
— Скорлупа в волосы попала… Ну, я пошел. — Валера отважно двинулся напролом. Я стал взбираться на хрупкие рейки курячьих загородок.
— Офигел! — заорал Валера.
Но было уже поздно. Доски под ногами хрустнули, и я полетел вниз.
Падать было мягко.
8. МЕСТНОСТЬ ОКРУЖЕНИЯ
— Мне надо уезжать. — Арана-сан потер переносицу. — Справитесь сами?
— Да конечно! — заявил Валера. — Тут осталось всего-то… два камня поставить.
— Хорошо. Точки, куда ставить, вы знаете… — Арана-сан придирчиво взглянул на почти законченный сад. — Помните — ни с одной точки нельзя увидеть сразу все девять камней. Это главное.
Он пошел к машине.
— Перекур! — радостно объявил Валера, едва шеф уехал. — Работы здесь на час от силы. А Саканиси-сан только вечером придет проверять.
— Может, сделаем вначале? — спросил я.
— Фигня… Отдыхай.
Валера задымил, а я задумчиво побрел по саду. Красиво получается… Я чихнул и полез в карман. Увы, запас одноразовых бумажных платков кончился. И где я ухитрился простыть? Надо было взять обычный матерчатый платок, хоть японцы их и не любят. Им помотай как следует в воздухе — и сморкайся дальше…
На щебенке валялись какие-то белые лоскутки. Непорядок, зато мне на руку. Я подобрал их и с удовольствием очистил нос. Вернулся к Валерке. Тот посмотрел на лоскутки в моей руке с каким-то невыразимым ужасом.
— Ты где их взял?
— В саду валялись.
— Ты место, где их брал, помнишь?
— Нет… А что?
— Ими же Арана-сан отметил, куда камни ставить! Дундук! Козел! Что делать будем?
— Отсюда видно? — заорал Валера. Он сидел скорчившись в три погибели, изображая восьмой камень Сада. — Все девять?
— Если тебя считать за камень, то все девять, — отозвался я.
Валерка выпрямился, плюнул и старательно зарыл плевок ногой. Подошел ко мне с явным желанием уездить по роже, но сдержался. Спросил:
— Что делать-то будем? Времени уже нет.
Я пожал плечами.
— Может, отдашь свой конверт Саканиси-сану? Он простит нам задержку…
— Нет, — твердо сказал я.
— Почему?
— Я его отправлю сам.
— Кому?
— Себе самому.
— Думаешь, поможет?
— А вдруг.
Валера замолчал. Потом, воровато оглядевшись, сказал:
— Слушай, есть одна идейка… Если выгорит, то эти тупые японцы ничего и не поймут. Слушай…
9. МЕСТНОСТЬ СМЕРТИ
— Чудесно, — сказала молодая японка. По-русски, из вежливости к нам. Окружающие наперебой зацокали языками. Саканиси-сан медленно обошел Сад Камней и улыбнулся:
— Да. Откуда ни смотри — ришь восемь камней. У Арана-сана достойные ученики. Русский народ сможет жить как островные японцы…
Саканиси-сан вдруг побледнел. Медленно вышел на середину Сада. Обернулся вокруг оси. И прижал ладони к лицу.
— Хана, — коротко резюмировал Валера. — Просек.
— Здесь ришь восемь камней, — сказал японец, глядя даже не на нас, а на собравшихся гостей. — Примите мои извинения за позор.
Японцы молчали — они еще не сообразили, в чем дело. Или не желали принимать извинений? Кто их поймет, японцев…
— Сэппуку, — сказал Саканиси-сан. Снег падал ему на голову, и волосы седели на глазах. — Я не виновен, но я хочу показать вам мою душу.
Стоящий рядом со мной пожилой японец достал из бокового кармана пиджака маленький перочинный ножик. Раскрыл его и, согнувшись в поклоне, подал хозяину дома.
Саканиси-сан вздохнул. Глянул на серое небо. И горько сказал:
— Никогда им не стать нами. Зря мы пришри сюда.
Коротким ударом он вонзил лезвие в свой живот.
Сам акт харакири (сэппуку) выполняется разными способами. Вот один из них: кинжал берется в правую руку, вонзается в левый бок и горизонтально проводится ниже пупка до правого бока; затем вертикально от диафрагмы до пересечения с горизонтальным порезом; если не наступает конец, то кинжал далее вонзается в горло. Известны и другие способы.
Машина мчалась по обледенелой дороге, визжа тормозами на поворотах. Валерка цеплялся за руль, как утопающий за спасательный круг. Девятый камень Сада камней Саканиси-сана тяжело перекатывался в багажнике.
— Напьемся, — в который раз повторил Валера. — У меня бутылка заначена… Еще старая, завода „Кристалл“… Вдруг не выдохлась.
— Притормози, — тихо попросил я.
— Опять тошнит?
— Нет. Почтовый ящик…
Валерка затормозил. Неуверенно спросил:
— Думаешь, надо?
Я кивнул:
— Да.
— Все написал?
— Почти все.
— Иди.
Я вылез из джипа и пошел к почтовому ящику — нарядному, с надписями на русском и на японском. Письмо слабо подрагивало в руке.
Дойди. Не затеряйся, как письмо предка Арана-сана. Дойди, прошу тебя. Вдруг ты поможешь нам остаться собой. Дойди…
Пришли в страну Ананасов — то был еще один небесный дворец: прекрасные женщины держались с достоинством, мужчины не отличались от них поведением, подростки шумели и кричали, малыши весело гоняли мяч; львы рядом с драконами мирно урчали, фоянь и тигры посапывали. Увидев, что вся страна преисполнена духа благости и окружающая их картина столь необычна, сложили стихи:
Страна Ананасов
небожителей дивный дворец,
Мужчины и женщины
в гармонии с миром живут,
И даже детишки
каждый подросток-юнец
Дух истинной мудрости
с усердием здесь познают…
Валерка сосредоточенно откупоривал бутылку. Бросил мне мимоходом:
— Надо что-нибудь на закусь…
— Я сделаю фугу, — ответил я.
Валерка вздрогнул. Потом вновь принялся терзать жестяной колпачок.
— Делай. Фугу так фугу.
ФУГУ. Блюдо готовится из небольшой рыбы (иглобрюх или фахак), которая, когда ее поймают, надувается и делается круглой. Ее едят в сыром виде и жареной. Фугу должны готовить только искусные повара, имеющие специальные лицензии, поскольку внутренности рыбы содержат сильный яд; от него ежегодно умирают до двухсот человек.
Оставив позади вершины гор,
В стране Коси,
Где снег идет чудесный,
В какой же, наконец, из этих дней
Селение родное я увижу?
Поезд в Тёплый Край
1. КУПЕ
— Идет дождь, — сказала жена. — Дождь…
Тихо, почти равнодушно. Она давно говорила таким тоном. С той минуты на пропахшем мазутом перроне, когда стало ясно — дети не успевают. И даже если они пробились на площадь между вокзалами — никакая сила не пронесет их сквозь клокочущий людской водоворот. Здесь, на узком пространстве между стенами, путями, оцепленными солдатами поездами, метались и метались те, кто не достал билета: когда-то люди, теперь просто — остающиеся. Временами кто-нибудь не то от отчаяния, не то в слепой вере в удачу бросался к поездам: зелено-серым, теплым, несущим в себе движение и надежду… Били автоматные очереди, и толпа на мгновение отступала. Потом по вокзальному радио объявили, что пустят газ, но толпа словно не слышала, не понимала…
