Михаил Савеличев - Черный Ферзь
Охотник тихонько засмеялся:
— Опять двадцать пять. Любишь ты копать глубоко, стажер. Хотя, что еще делать охотнику в засаде? Когда выслеживаешь добычу несколько дней, а то и недель? Не окружающим пейзажем любоваться, ведь так? Вот и лезут в голову всякие мысли — что да почему… Как ты думаешь — сколько на Планете совершается убийств? Не случайных, не бытовых несчастных случаев, а самых что ни на есть преднамеренных — хорошо продуманных и удачно реализованных?
— Ни одного.
— А почему?
— Ну… Высокая Теория Прививания… Культура человеческих отношений… Человек человеку брат… Человек воспитанный…
— Человек воспитанный как обмылок человека разумного, — вставил неожиданно Охотник.
— Что?
— Нет-нет, ничего. Это я так, не удержался. Извини. На самом деле, как и любая другая теория, Высокая Теория Прививания обладает неустранимыми противоречиями. С одной стороны, Человек воспитанный, культура отношений, дружелюбие, а с другой — невыносимые мучения при встрече с цивилизациями, которые еще даже не доросли до понимания необходимости подобной Теории. И как тут быть? Закрыть глаза? Позволить их истории идти так, как она идет, в надежде, что через несколько сотен или тысяч лет и они разовьются до нашего уровня? А как же совесть? И если мы все-таки решаем вмешаться, слегка спрямить их историю, то нам необходимы специалисты, которые просто обязаны убивать. Убивать хладнокровно, продуманно.
— И как же снять это противоречие?
— Убить значит убедить.
— Убедить? — переспросил стажер. Карабин пришел в полную боевую готовность.
Охотник выдохнул последнюю порцию дымка и принялся вычищать трубочку заостренной щепочкой.
— На самом деле здесь все достаточно просто. Ограничения, накладываемые Высокой Теорией Прививания, снимаются в два такта. На первом необходимо убедить себя, что твой противник — не человек.
От неожиданности стажер сел.
— Не человек в широком смысле, конечно, — поправил себя Охотник. — Не разумное существо. То самое псевдо-хомо, что некогда водилось в здешних джунглях.
— А дальше?
— А дальше ты должен убедиться, что ошибся, — Охотник улыбнулся, разглядывая ошеломленного стажера. — На самом деле здесь нет никакого откровения. Прописная истина войны. Чтобы обеспечить массовое уничтожение сил противника, необходимо использовать машины. А что такое машины? Предохранительная прокладка человечности. Одно дело задушить собственными руками, и совсем другое — нажать на кнопку бомбометателя. Ты прав, стажер, на протяжении всей своей истории человек убивал, но только с появлением Высокой Теории Прививания он смог подняться на новую ступень…
Высокая Теория Прививания не оставляет человеку воспитанному ни единого шанса. Ценность человеческой жизни, а если точнее — ценность жизни гражданина Ойкумены непререкаема и не подлежит никакому размену, каким бы равнозначным или даже выгодным он ни казался.
Слабость, говоришь?! Да, слабость. Взять хотя бы планету, подобную Флакшу, где способность дышать рассматривается отнюдь не как самодостаточная ценность, а лишь вкупе с возможностью лишить «человеческий материал» указанной способности, дабы он не воспарял в эмпиреях гуманизма и не слишком обольщался по поводу важности своей личности для тщетно спрямляемого усталыми богами исторического процесса. И окажись он там, человек воспитанный поначалу испытал бы шок, едко именуемый на сленге психологов-«прививистов» (тех, кто в теме) «когнитивным диссонансом». Однако если на данном опасном отрезке первичной рекондиции он все же избегал смертельной опасности, сохранял себя физически, то через короткое время включался компенсационный механизм Высокой Теории Прививания.
Собственно компенсационный механизм вовсе не являлся новейшим изобретением достигшего рая земного Человечества, а представлял собой стайный рудимент, позволявший уже на заре первобытного коммунизма каждому члену обезьяньего племени четко разделять — кто является своим, а кто — чужим, и потому достоин не вкушения скудных плодов общественной собственности на все и всех, а удара дубиной по голове.
При этом чужой, с раскроенным черепом лежащий у ног волосатого коммунара, ни на единое мгновение не воспринимался питекантропом не только относящимся к тому же «плоду» эволюционного древа (поскольку звероподобным видом не отличался от членов стаи), но безошибочно определялся как нечто настолько чуждое и отвратное, что вряд ли его останки могли сгодиться в пищу оголодавшими сородичами победителя.
Поэтому окажись «человек воспитанный» в гипотетической ситуации на упомянутом Флакше, прижатый спиной к стене в темном переулке бандой местных двуногих нетопырей, да еще, для пущего драматизма, обремененный случайной знакомой противоположного пола, визжащей от страха, то в восприятии человека воспитанного произойдет любопытное изменение, которое и лежит в основе всех методик кондиционирования специалистов по исправлению чужих исторических путей.
Совершающие немотивированное, с точки зрения человека воспитанного, насилие (а данные слова для него — синонимы, ибо никаких мотивов у насилия быть не может!) индивиды тут же превращались в «чужих» — мерзких созданий, ни видом, ни поведением, ни запахом не относящихся к биологическому виду, обладающему хоть какими-то зачатками разума.
И человек воспитанный начнет убивать.
Мир неуловимо изменится. Откуда-то из-под темных небес проглянет тусклая луна. Вместо унылых околотков встанут мрачные джунгли. И волосатые чудища, застигнутые врасплох посреди своего мерзкого ритуала — то ли поклонения несуществующим богам, то ли совокупления, а может и того и другого вместе, будут послушно задирать подбородки и принимать рубящий удар ребром ладони по кадыкам, исправляющим даже не ход истории, а самой эволюции…
Дуло карабина уткнулось в лоб Охотника, но тот даже не пошевелился, продолжая смотреть в огонь.
— Ты чертовски прыток, стажер. Но вот как ты себя убедишь, что я не человек?
— Убью тебя без всякого удовольствия, выродок.
— Выродок? Ах, слова, слова… Вербальное выражение крайней степени неудовольствия, — пальцы Охотника ухватили карабин. — Вот только кишка у тебя тонка, сынок…
Они смотрели друг на друга.
— Сигнал от мозга к пальцу идет сотые доли секунды, — объяснил Охотник. — За это время мне ни за что не успеть увернуться, учитывая мое физическое положение и психофизическое состояние.
— Ни за что, — подтвердил стажер.
— Чистый проигрыш… мог бы быть…
— Мог бы?
Тяжелая отдача заставила стажера качнуться назад. Выбитые выстрелом комья земли разлетались в стороны, выстукивая по листьям, веткам и стволам деревьев бравурный маршик.
