Алексей Егоренков - Змеиный бог
— Автономная цепь, — сообщил заяц. — Не стану мешать вам. Аннабель! Будь хорошей девочкой. Юноша! Не шалите. Ради вашего же комфорта, замрите и наслаждайтесь.
Только сейчас Пепел осознал, что не сбежал никуда. Напротив, он купился и проследовал в самые недра ловушки, в ее главный казнящий механизм, декорации которого терпеливо ждали последнего акта.
Лишенная ноги, механическая Аннабель стала неторопливой. Дюйм за дюймом она покоряла добычу, комкая ткань и оставляя на коже болезненные синяки. Ее бритвы, пилы и крючья царапали мундир, но пока щадили тело. Катушки в брюхе явно требовали от машины сперва укрепиться и зафиксировать цель.
Пытаясь замедлить коленом ее размеренный ход, стрелок едва не фыркнул от запоздалого озарения: дверца ловушки захлопнулась не теперь, а куда раньше, в дорожной машине, когда проклятый испанец орал Билли Холидей, коверкая мотив чужой песни. С тем же успехом он мог усадить в лоурайдер большого плюшевого зайца.
Железные когти ухватились за его ремень и заскребли по пряжке, и слингер напрягся, едва в силах вытерпеть металлический визг. Еще рывок, и железная леди водрузилась на Пепла дюймом выше.
«Да что там Билли Холидей», — подумал он. Западня была готова намного раньше: еще тогда, когда бандитская машина подобралась к «Еноту», приглушив мотор и выключив дорожные фонари. Когда Пако стоял у дощатой стены, внимательно слушая болтовню, готовый подать знак двоим мучачос.
Даже не будь механической дочери, считавшей ему ребра, Пепел не смог бы вычислить, как долго находился в ловушке. Он сдался, истратил последние силы в последнем рывке и лег неподвижно, глядя в балдахин, на звезды и золотистый полумесяц, ухмылявшийся в кривой манере Пако.
Вз-з-з-щелк! Вз-з-щелк!
Два твердых щупа уперлись в ключицы слингера, зафиксировав его тело, и первые лезвия вспороли камзол у него на груди. Лицо красавицы в погребальной рамке повисло у стрелка перед глазами и вопросительно повернулось вокруг центральной оси. Бритвы притронулись к оголенной коже Пепла в нескольких местах, оставляя первые теплые надрезы.
На взмокшем лице стрелка появилась улыбка.
Бэббидж не соврал ему: боли не ощущалось вовсе. Новые и новые порезы открывались у него в теле, как десятки голодных ротиков. Тут и там под уцелевшим сукном расцветали свежие раны, и впору было поднять ор — да только орать было не о чем. Щекотные прикосновения машины казались даже приятными. А если закрыть глаза, подумал Пепел, их не отличишь от осторожных женских прикосновений. Стрелку припомнилась железная Маргарет, трепавшая шевелюру хозяина, и Пепел еще раз бессильно улыбнулся.
— Воссоздано в точности, — произнес он бескровными губами.
Хруп-п! Что-то твердое, мешавшее двигаться, переломилось у его поясницы, и механическое кресло снова стало послушным. Под тяжестью Аннабель и самого слингера в нем переключился блокирующий механизм.
Еще миг, и револьвер оказался у Пепла в руке. Секундой позже кобура и ее ремни скользнули на пол, подрезанные стараниями заботливой Энни.
БУМ! Стрелок пальнул железной девушке в брюхо, от пояса под самоубийственно острым углом. Бедро слингера тут же стянул пылающий ожог: кресло не давало прицелиться иначе.
Он пальнул еще и еще.
Потеряв сцепление с двумя из своих барабанов, механизмы Аннабель изменили ход. Продуманная грация в трех измерениях сменилась поступательной работой токарного станка. Красавица оставила щекотные ласки и принялась резать по-настоящему.
— А-а-а-а-а! — завопил Пепел, когда десяток глубоких ран обжег его тело, а маленький циркулярный диск рассек ему левое плечо, нырнув до самой кости, окрасив небо на балдахине в широкий и кровавый Млечный путь. Запах девичьих парфюмов растаял. Теперь в комнате смердело порохом, нагретым железом и мясной лавкой.
Немеющей рукой слингер выдавал пули снова и снова, пока не кончились даже резервные.
Машина изогнулась над ним как грубый любовник. Бешено повращав могильным фото, она застыла и повалилась рядом. Фарфоровое лицо виновато уставилось Пеплу в глаза.
Изнурительная схватка была окончена. С хриплым стоном поворочав кресельными рычагами, Пепел выбрался из кровавой лужи и свалился на пол. Стрелок поднялся, оставляя повсюду десятки алых следов. В его ушах ревели колокола.
На полу, прямо у его ног, лежала музыкальная шкатулка. Медная пара, кавалер и юная леди, замерли посреди бальной залы, ожидая, когда кто-нибудь повернет ключ. Пепел не стал бы делать этого, даже если б мог дотянуться. Он и так на спор мог угадать, какая мелодия заиграет.
Грохнула дверь, и прямо перед его глазами блеснуло рыхлое серебро. Звук еще не угас, а слингер уже очнулся, пришел в резкость, вырученный капризом тела, стремительно теряющего кровь.
— Это как называется? — прохрипел хозяин. — Что за непотребство? Энни!
Голову и грудь Куклодела покрывал свинцовый фартук. В его руках неторопливо перебирала зубьями ручная пила.
Слингер вздохнул, осматривая пустой револьвер.
— Она не хотела, старик. Он ее заставил.
— НЕТ! Нет, хотела! Не возражала. Недостаточно возражала. Я всё-о-о-о слышал! — заревел палач-Куклодел, потрясая механической ножовкой.
Стрелку опять начало казаться, что вокруг разыгрывается действо, и он невольно дает хозяину верные реплики. Тот продолжал:
— За стеной от родного отца! Как… как блудливая кошка…
Замахнувшись пилой, он ринулся Пеплу навстречу, но прыти у старика было недостаточно — тем более, на нем колыхался тяжелый фартук. С другой стороны, даже уцелей в барабане пара случайных пуль, стрелять не было смысла: свинец поглотил бы свинец, а мастер даже не пошатнулся бы.
В-З-З-З-З-ХРП!
Бэббидж нанес удар, но Пепел сумел увернуться, подставив крючковатым зубьям загривок. Чудо-ножовка без запинки брала и дерево, и металл. Кресло переломилось и повисло двумя обломками у слингера на запястьях.
Мастер умело орудовал пилой, нанося короткие удары слева и справа, но всякий раз ее встречал обломок резной спинки или железной ноги, перехваченный руками Пепла. Зубья раз за разом вспарывали останки кресла, разбрасывая искры и колючую стружку. Спустя полдюжины ударов у слингера в руке остался жалкий огрызок.
— Ты убил ее, похотливая тварь. Моя Энни умерла, — Мастер потянул за трос и взвел пружину. — Она умерла из-за тебя.
— Мы все виноваты, старик, — стрелок перехватил уцелевший кусок поручня. — Ты сам сказал.
Чарли тряхнул седой гривой, и вдруг с молниеносным расчетом безумца нырнул из виду прочь. Он появился справа, с ревом поднял заводную пилу и обрушил ее стрелку на голову.
