Терри Биссон - Дорогое аббатство
— Открылся новый кусок времени. — Ли похлопал рукой по сиденью. — Мы не закончили.
— Может, ты и не закончил, — ответил Коул, — но я, черт бы все это подрал, закончил. — Он собирался уйти, но почему-то стоял на месте. Ли схватил его за руку и усадил рядом с собой в планер.
— Не надо, — сказал Коул, но Ли его не слушал. Он нажал на кнопку «ВОЗВРАТ», и вот снова… Мышиный писк.
+100 000
Падение…
Кружение…
Теперь Коул стал настоящим ветераном путешествий во времени; одним из двух самых опытных путешественников в истории человечества (по крайней мере, он никогда не слышал о других). Теперь он знал, что лучше держать глаза закрытыми (по крайней мере, он думал, что его глаза закрыты). Цветные полосы кружились перед глазами, вот они стали белыми, и он решил (или понадеялся), что они снова вернулись в Париж. Тут он открыл глаза — а может, они были открыты и до того? Они находились в пустом помещении с деревянным полом, свет поступал снаружи через застекленные створчатые двери. Где-то вдали раздавались музыка, странные нежные звуки струн, барабанов и колокольчиков. Никакой тревоги, никакой паники. Он совсем не спешил выходить из планера. Он помнил, что была какая-то проблема, но какая именно, вспомнить не мог. Ну так и что? Воздух был теплый и какой-то сонный. Он прикрыл глаза, откинулся назад и прислушался к голосу — кто-то что-то бормотал на китайском языке.
Это был Ли. Он стучал пальцами по экрану своего компьютера, закусив губу, как ребенок, пытающийся развязать узел на шнурке.
— Проснись, Коул, — сказал он, не отрывая взгляд от компьютера. — Мы прошли еще один кусок.
— Я знаю, — ответил Коул. Тут только он заметил, что ни у Ли, ни у него самого на плече не было переводчиков. — Ты снова говоришь по-английски!
— Нет, это ты стал понимать мандаринский диалект.
Это было действительно так. Когда Ли говорил, в воздухе рядом с его правым ухом образовывалась небольшая прозрачная складка. Ли говорил своим обычным голосом (не как в Париже), а если Коул краешком глаза наблюдал за складкой, то прекрасно понимал все, что говорил Ли, хотя, естественно, китайского не знал.
— Где мы? — спросил Коул. — Или правильнее спросить «в каком времени»?
— В этом я как раз и пытаюсь разобраться. Тут совсем другие алгоритмы. А тем временем…
— Тем временем мы тут совсем одни, — продолжал Коул. — Ты говоришь по-английски, или я понимаю мандаринский диалект, или ты понимаешь английский, или…
— Я всегда понимал английский, — улыбнувшись, заметил Ли.
— Пусть будет так. Но давай же поговорим. Почему ты мне не рассказываешь, что происходит, без увиливаний и хитростей? Где мы? Куда направляемся? Как дела с «Дорогим Аббатством»?
Ли кивнул.
— Я просто ничего этого не знаю, — сказал он и, встав, положил мини-компьютер в карман. — Кто-то что-то добавил к нашим алгоритмам с помощью инфракрасного порта. Дополнительные действия. Но пойдем. Сначала попробуем разобраться, где мы.
— То есть в каком времени. — Коул вслед за Ли вышел через створчатые двери на узкий балкон. Перед ними расстилался город, но не Париж. Город был тихий, он раскинулся на невысоких холмах; почти никакого шума, кроме шороха пальмовых листьев об окна.
Они стояли на балконе второго этажа, который выходил на широкую, многолюдную улицу. Машин почти не было, в основном рикши. Немногочисленные автомобили напоминали скорее мототележки; они осторожно двигались в толпе неспешно прогуливавшихся людей в ярких, свободных одеждах. Кожа у людей варьировала от бледного до темно-коричневого цвета. Воздух был тропическим — сыроватым, но приятным. Коул чувствовал запах рыбы, дыма, свежесрубленного дерева и еще какой-то незнакомый аромат.
Будущее? Коулу казалось, что они попали в прошлое — спокойное, мирное прошлое. Но он не поддался очарованию этой жизни.
— Зачем мы здесь? — спросил он снова. — И самое главное — где то звено ДНК или что там еще, за чем нас послали?
— Может, Старики поведают нам об этом, — высказал предположение Ли. — Я так же ничего не знаю, как и ты.
— Вот как? А я думал, ты сам все это придумал.
— Только начало, — ответил Ли. — Давай я тебе кое-что расскажу. Начну с далекого прошлого.
И улыбнулся, чтобы показать, что шутит. Коул тоже улыбнулся — из вежливости, хотя совершенно не хотел даже казаться вежливым.
— Я работал в Массачусетском технологическом, — начал Ли. — Исследовал определенные математические аномалии, над которыми начал работать еще в Китае: межпространственные квантовые конгруэнтности, с помощью которых математика прослеживает закономерности пространства и времени, пусть «только» иногда. Несмотря на мой статус беженца, я поддерживал связь с коллегами в Китае; вы, европейцы, называете подобных людей странным словосочетанием «защитники окружающей среды»…
«Вы, европейцы»! Но Коул решил промолчать.
— Они действовали подпольно, разумеется, но поддерживали связи с организациями по всему миру. В Поднебесной есть много такого, о чем вы, европейцы, даже не догадываетесь, — в чем-то законы намного строже, в чем-то мягче. Они, то есть мы, так же как и вы, пришли к идее о «Дорогом Аббатстве». И название нам очень понравилось — Банда гаечного ключа; это название популярно в Китае, хотя не все остальное, что с этим связано, было нам так же близко.
— И вы… не сомневались?
— Конечно, сомневались. Но нас не волновали, как вас, хаос и страдания, которые должны были проявиться вначале. Мы пережили Культурную революцию. Поэтому, когда стало ясно, что последняя последовательность генов, необходимая для приведения плана в действие, может быть получена лишь после целого века интенсивных исследований в области клеточной генетики, мы были разочарованы не меньше вашего. Мы прекрасно знали, что нам нужно, знали даже, где именно это искать, — в будущем, ровно через сто лет от нашего времени. Словно нужная нам вещь лежит себе на полке, но дотянуться до нее невозможно.
— И тут на сцене появились вы.
Ли улыбнулся.
— Я работал в МТИ над логарифмом квантовых аномалий, и вот получаю некое послание по электронной почте. Крайне необычное.
— Из будущего.
— Еще более необычное. Из будущего от самого себя. Оно пришло из Парижа, хотя это я обнаружил много позже, когда сам попал туда и «модернисты» показали мне его в садике ресторана. Я послал его сам себе, пока ты бродил по les arrondise-mants.[28] Я знал, что надо послать письмо, потому что знал, что получил его. Какое странное чувство, Коул! Представляешь, что испытывает человек, когда на короткое время становится временной аномалией, которую сам же вычислил и предсказал; причина и следствие сосуществуют в одной орбитальной гейзенберговской траектории!
