Юлиана Лебединская - Темпориум. Антология темпоральной фантастики
– Эй, голубки, текст выучили? – окликает их режиссёр.
Хищные оскалы разом превращаются в улыбки.
– Какой там текст? Сопли.
– Серж, не обижайте нашего гения, – притворно сердится актриса. – Говорят, страдает над каждым словом, онанирует над портретом Чехова…
– Медвежьей болезнью он страдает. Штаны до сих пор постирать боится, интеллигент.
[1]
Смена декораций. На балкончике
Сценарист и директор киностудии еле слышно разговаривают, поочерёдно отхлёбывая из плоской бутылки с этикеткой «Двин» и бросая долгие взгляды на съёмочную площадку.
СЦЕНАРИСТ: Наверху правда нервничают?
ДИРЕКТОР: Не то слово. При всём моём глубочайшем уважении к нашему руководству, кое-кто, мне показалось… (Заканчивает уже шёпотом.)… на грани паники.
СЦЕНАРИСТ: Поступили новости?
ДИРЕКТОР: Да уж поступили, Эдик, поступили.
СЦЕНАРИСТ: То-то, я чувствую, напряжение сгустилось… Чёрт. Я тебя, конечно, не спрашиваю…
ДИРЕКТОР: А нет тут особого секрета. Не сегодня-завтра и тебя введут в курс дела. Ты знаешь, что эксперименты в Дубне повторили в Киеве у Глушкова и в Арзамасе-16?
СЦЕНАРИСТ: (осторожно). Слышал. Без подробностей.
ДИРЕКТОР: Я тебе скажу. Из Киева доложили, что смогли посмотреть ещё дальше, чем дубновские. Украину принимают в НАТО, а Российской Федерации в приёме отказано.
СЦЕНАРИСТ: И какова наша реакция?
ДИРЕКТОР: (с горечью). А что – реакция? Варшавский договор, по всей видимости, распался. Американцы ставят базы по всем нашим границам, «оборонка» погибла. В стране – сплошная растащиловка. Наши учёные работают на американский военпром…
СЦЕНАРИСТ: Да уж, читал я про это. Не могу поверить…
ДИРЕКТОР: А вторая новость – вот. В Арзамасе-16 вытащили совершенно безумный экстраполят. В Ленинграде установлен памятник Сахарову, и не где-нибудь, а на площади имени Сахарова. Но это цветочки. В Москве перед зданием КГБ сковырнули памятник Дзержинскому и на этом месте увековечили… Ты думаешь, кого? Солженицына!
СЦЕНАРИСТ: (выдыхает). Врёшь!
ДИРЕКТОР: Гадом буду!
СЦЕНАРИСТ: (потерянно). Беда, беда…
Долго молчат. Трагическая пауза ничем не нарушается.
ДИРЕКТОР: (сам себе). Да и Ленинграда никакого, говорят, там у нас больше нет…
СЦЕНАРИСТ: Что, шведы обратно оттяпали?
Снизу доносится голос режиссёра: «Поехали!»
Съёмочная площадка
Актёр закидывает за плечи рюкзак, из которого торчит геологический молоток, вместе с актрисой они становятся с тыльной стороны декорации – перед фальшивой дверью. Кряхтя, он поднимает партнёршу на руки, переступает порог, роняет ношу на постель. Лица обоих светятся нежностью. Она шепчет: «Милый! Милый!» Он опускается перед ней на колени.
На тумбочке лежат книги, придавая эпизоду вес. Малый читательский набор: «Как закалялась сталь», «Целина» и томик Тургенева.
ОНА: (включает бра). Любовь моя, о, наконец мы одни!
ОН: Каждую минуту, каждую секунду своей суровой жизни в тайге я думал о нашей встрече и ждал её!
ОНА: Когда ты сегодня позвонил мне на фабрику, я чуть с ума не сошла от радости. Даже до конца профгруппы не высидела! Ой, что будет, выговор влепят…
ОН: А знаешь, какая в тайге красотища? Воздух чист, как слеза, вода прозрачна, как воздух. Кедры шишками тебя одаривают, птицы и звери с тобой здороваются…
ОНА: Я хочу в тайгу, увези меня с собой.
ОН: Жизнь моя, теперь мы всегда будем вместе.
Целуются, умело изображая страсть.
– Стоп! – командует режиссёр. – Спасибо, нормальненько. Не космический полёт, конечно, не взрыв сверхновой… Разве что – подработать реплики…
– Зачем – реплики? – живо удивляется актёр. – Например, у Герасимца метод – импровизация, полное доверие исполнителям.
Режиссёр мгновенно воспламеняется:
– Твой Герасимец – дряхлый пень, самодур и бездарность! Снял полтора идейно правильных фильма – и классик, видите ли!.. (Несколько секунд тяжело дышит.) Ты мне лучше вот что скажи, умник. Куда ты всё время смотрел? Куда угодно, только не на свою возлюбленную.
Актёр мнётся, криво улыбаясь. Медлит с ответом.
– Давай, давай, не тушуйся.
– На «Зосю» смотрел.
– На кого? – Режиссёр в недоумении оглядывает помещение.
– Да вон, «стеночка», – показывает герой на декорацию, вернее, на шкаф и на сервант возле кровати. – Польская «Зося». Скоро себе такую же покупаю. Очередь подошла, деньги нужны. Прости, из головы не выходит.
– Бред. С кем работаю…
– Бред? – злится актёр. – Ты при студии отовариваешься – без очереди, без записи и без наценок, а нам Союз выделяет – шиш без масла! Кому бред, кому – геморрой!
– Тоже мне, оправдание нашёл.
– Никита, а нельзя, чтобы он побрился? – встревает актриса.
– Кто?
– Да этот твой «заслуженный и без пяти минут народный», – мажет она пятернёй по щеке партнёра. – Тёрка, а не герой-любовник! Кожу с меня живьём сдирает.
Актёр хочет что-то гневно возразить, но режиссёр закрывает ему рот рукой.
– Экие вы оба тонкие. Ларочка, ты ж и не такое терпела. Зимняя прорубь, полуденный песок в Гоби… подумаешь, лёгкая щетинка. Представь симпатичного ёжика из мультика… (Внезапно суровеет.) Кстати, к тебе тоже вопрос. Что ты там всё время рукой делала? Под ночнушкой зачем-то шарила… Признаться, это странно выглядит.
Она агрессивно подбоченивается.
– К твоему сведению, капроновые чулки надо периодически подтягивать. Чтобы гармошек на коленках не было. Или чтобы винтом не пошли.
– Почему по размеру не подобрала? Чем вы там с костюмером занимались?
– НЕ ПО РАЗМЕРУ?! – Яростным рывком она задирает подол. – Полюбуйся, как это устроено, если раньше не видел!
Устроено самым обычным образом: чулки крепятся к поясу на резинках. Все детали пригнаны друг к другу, как в хорошо отлаженном механизме.
– Как ни старайся, мой милый, чулок не ляжет по ноге, это тебе не кожа! А если кому-то представляется по-другому, он либо мальчишка, либо дурак!
– Развоевалась… Перед объективами только не поправляй больше ничего, хорошо? Зрителю совсем не коленки твои интересны… (Хлопает в ладоши.) Внимание, нулевая готовность!
Звукооператор спускает к кровати микрофон на длинной палке со шнуром. Оператор нехотя вылезает из тележки, на плече у него громоздится неопрятного вида агрегат.
– А стационарные?
– Вот, вот и вот. – Оператор показывает на камеры. – Точки я со вчерашнего не менял – в отсутствие постановочных распоряжений.
– Где кордебалет?! – внезапно вспоминает режиссёр и начинает безумно озираться. – Убить меня хотите?!
