Жанна Браун - Синяя дорога
Олег уселся за учительский стол. Мысленно населил класс разными человечками, каких только мог припомнить или представить. Получилось несоразмерно и необъемно, вроде рисунка в стенгазете: маленькие фотографические головки на немощных искривленных тельцах. Так же мысленно Олег бросил на парты тетрадки, пеналы… Но это ничуть не улучшило картины — что ни говори, непривычно из-за учительского стола видеть знакомый класс!
Олег задумался. И как всегда, когда задумывался, достал нож, выщелкнул лезвие и начал в бешеном темпе отстукивать острием между растопыренными на столе пальцами левой руки. Столешница ощетинилась рябью точек, слабо обозначивших контур веера или фантастического плавника. Школе стало прохладно и колко, но она не остановила его. Не остановила даже тогда, когда он ночными штрихами вырезал на учительском столе: О-Л-Е-Г.
И чуть погодя рядом: Б-у-р-б-о-н.
Здорово, если детишки прозовут его так же, как когда-то прозвали отца…
Олег Бурбон.
Школа тайком затушевала одно слово и добавила другое. В точности как помнил слой давно отбитой штукатурки: Бурбон златозубый.
Взвесила то и другое.
И остановилась на новом варианте.
Олег Бурбон.
Так, пожалуй, звучит современнее.
Олег Молев встал, потянулся, посокрушался о дорогах, которые непростительно долго вели его в свой класс.
«Бурбон! — явственно прозвучало знакомое слово. — Бур-бон!»
Внизу едва слышно хлопнула дверь. Школа вглядывалась пристальными настороженными стенами, вслушивалась чуткими полами.
По этажу, прилипая босыми ногами, оставив на краске пыльный след, крался застенчивый жердина Алик. Под лестницей возле заколоченного черного хода, где спасались от директорского гнева изгнанные с урока ученики, Алик отодвинул швабру, присел на перевернутое ведро. Почему-то здесь отлично мечтается, легко переносить неудачи. Даже затянувшееся полузнакомство с Джеммой теряет здесь горькую остроту…
«Прости! — прошелестела Школа над самым Олеговым ухом. — Ты и так сильный. Я тебе больше не нужна…»
И всей своей чудодейственной силой перетекла под лестницу.
«Солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная!» — зазвенело, запело, засвистело во всех бездействующих дымоходах.
Прекрасная вечная Страна. Страна имени Детства.
«Нашего имени», — почему-то подумал Олег. И еще: как же она ошибается, хоть и умеет слушать не только себя. Не нужна? Еще как нужна! Еще более чем всегда нужна ему эта необыкновенная Школа, которую когда-то построил своими руками отец!
На один миг Олега одолела грусть. Всего лишь на миг. Но грустным мыслям сегодня не было места. И он прогнал их.
— Постой. Послушай! — вслух сказал Олег, и Школа слабо откликнулась. — Можно мне побыть с вами? Не оставляй меня…
Школа поколебалась:
— Ты ему не сделаешь больно?
— Чудачка! Если и сделаю, то ненадолго. Сказки обычно имеют хороший конец…
— Ты хочешь рассказать ему сказку?
— Не я. Ты! — Олег жестко усмехнулся.
Темнота под лестницей сухая, пыльная, по временам ее прокалывают острые огоньки. Алику не требуется расшифровки, он понимает: это иные миры на мгновение соприкасаются с нашим, это чья-то воля пытается прорвать оттуда разделяющую нас преграду. Как вот он сейчас. Как многие другие на земле. Бывает, наш собственный мир, растянутый во времени, пересекает свой хвост. Тогда можно заглянуть в прошлое или в будущее.
Хорошо бы смотаться на часок в новый век. Будь здесь Валера, он бы уж придумал способ перескакивать через эпохи…
«На триста лет? На четыреста?» — вкрадчиво спросила темнота.
— На четыреста? Ух ты! — У Алика захватило дух. — Нет, лучше куда поближе. Лет на пятнадцать. На двадцать пять. Все бы там высмотреть — и знать, но что не стоит тратить сил…
Ничего же особенного! Садишься в кресло. Нажимаешь какой-нибудь рычаг и…
Алик дернул ручку швабры — она загремела о ведро, но он ничего такого не заметил…
Потому что и в самом деле сидел, вернее, лежал, облаченный в алый скафандр с золотыми буквами «СССР», в кресле космического корабля. Сзади улавливалось дыхание товарищей. А с экрана над головой улыбался персонально ему Валерка. То есть, не Валерка, конечно, а молодой академик Валерий Павлович Барышев, технический директор проекта «Меркурий». Экипаж, Центр управления и вся Земля ждут, когда он, Алик Сухарев, скажет короткое слово «Готов!».
Сначала Школа хотела показать вымерший в ожидании космодром, бункера вдали, спецавтобус, рапорт руководителю полета, неизменный чемоданчик системы жизнеобеспечения, нудную четырехчасовую готовность — словом, все так, как оно будет происходить в том времени, куда ей дано заглянуть. И может, даже совсем не с Аликом. Но она сообразила, что сейчас это ни к чему. На бесконечных тренировках, если он будет к ним допущен, Алик и сам узнает, что случай — это труд. А пока пусть ловит свою жар-птицу…
Алик Сухарев отвел взгляд от экрана, сосредоточился, прикрыл глаза, вызывая в памяти ту картину, без которой не начинал никакого дела.
Над степью, не касаясь травы копытами коня, парил в невесомой, невыразимо медленной скачке Золотозубый Всадник. За ним гналась бесформенная и страшная чернильная мгла.
В одном из старых воспоминаний мгла настигала Всадника. И он долгие годы падал и падал щекой о кирпич.
Позже появился мальчик с карманным фонариком в руке и, уютно мурлыкая динамкой, начал с одного края теснить мглу.
С тех пор Всадник больше не падал.
Боясь узнать, Алик никогда не заглядывал мальчику в лицо.
Валерка на экране движением брови дал понять: «Пора!»
В ответ Алик едва заметно улыбнулся — одними губами, которые еще не утратили ощущения твердых, чуть солоноватых от слез Джемминых губ. Наверное, она никогда не научится целоваться.
Земля ждала. Алик подмигнул Золотозубому Всаднику и в последний раз скосил глаза на боковой экран, вобравший в себя ничтожную долю провожающих.
«Не будет провожающих на космодроме! — заметила Школа, адресуясь Олегу и вроде бы даже хмыкнув. — Не будет. Телевизоры будут…»
Но мысли этой Алику не передала.
Камера панорамировала по замершим лицам. И Алик молил ее отыскать одно-единственное, задержаться на нем в миг старта.
Но бездумная камера не находила в толпе Джеммы.
Не остановилась камера и на пожилом человеке с широким, чуточку асимметричным лицом и выпуклыми голубыми глазами. На лице директора Школы, где учился Алик Сухарев, — Олеге Леонидовиче Молеве по прозвищу Бурбон.
