Надежда Первухина - ПРОСНУТЬСЯ ЖИВЫМ
– Завидная уверенность,- хмыкнул Викентий.- Нет, здесь реланиума мало. Галоперидол - вот выход из ситуации!
– Слушайте, слушайте,- лихорадочно забормотала Надежда.- Черные убийцы - это вовсе не люди. Это черные сны и черные грехи. Это неотомщенные преступления и скрытые беззакония… Они проникают сквозь замки и запоры…
– Им «нет преград на море и на суше»,- подыграл Степан, которому порядком начинал надоедать весь этот оккультно-мистический бред.
– Они идут за мной, но если вы, повелитель теней, встанете на мою сторону и прикажете им оставить меня, они отступят,- отчаянно прошептала Надежда, глядя Викентию прямо в глаза.
Тот молчал, не зная, что ответить. Степан тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Девица явно была сумасшедшей. Причем сумасшедшей с мощным оккультным уклоном. Может, ей бригаду вызвать?… Нет, не стоит. Понаедут тут с носилками, с мигалками, с завыванием сирены…
Степан представил, как воет сирена кареты «скорой помощи», и внутренне поморщился. А потом вдруг понял, что закладывающий уши вой раздается вовсе не в его воображении.
Выли служанки. Они дрожащими комьями каких-то лохмотьев выползли на свет кухни и, простирая к Надежде костлявые длани, завыли:
– О-о, кошонгри! О-о, кошонгри! Оулиа ээу атупиро-о-о!
– Прочь! - отпихнула их ногой Надежда.
– Что они говорят? - спросил Викентий, а Степан смотрел на этих незагримированных обитательниц кладбищ с неподдельным ужасом и детским восторгом. Кажется, он этой ситуацией наслаждался. Это вам не переводы голливудских «Чужих» с мрачной Сигурни Уивер во главе! Тут, на линолеуме простой российской кухни такие чужие обретаются - Голливуду только утереться и молчать в тряпочку!
– Они пророчат мне смерть,- меж тем сказала Надежда Викентию.- Они чувствуют приближение черных убийц. На их языке они называются кошонгри.
Надежда встала прямо перед Викентием, положила руки ему на плечи, посмотрела в глаза… А он вдруг подумал, что такие выражения лиц, как вот у этой девушки сейчас, бывают у больных раком детей и выброшенных на помойку щенят.
Такое выражение лица трудно натянуть как маску.
А еще труднее - отказать в помощи человеку, который так на тебя смотрит.
– Только не вздумайте снова реветь,- предупредил Викентий.- Что я должен делать? Зажечь освященные свечи? Воскурить травы? Начертить тройной магический круг для защиты?
– Я не знаю,- шептала Надежда.- Мне теперь почему-то все равно. Обнимите меня, пожалуйста.
– А это поможет?
– Но ведь и не повредит… Поцелуйте меня, Викентий. Почему мне приходится обо всем вас просить?
Они стояли и целовались посреди кухни. Степан посмотрел на это дело минут пять, а потом тихо вышел из квартиры и прихлопнул за собой дверь. Он не заметил, что следом за ним, словно комки мусора, в дверной проем выкатились странные служанки.
И была в квартире тишина.
И два целующихся человека, не замечавших ничего вокруг.
А потом что-то произошло.
Нет, тишина в квартире оставалась прежней.
И два человека по-прежнему льнули друг к другу.
Только стекла в окнах почернели и вспучились, как наволочки на ветру.
Только стены стали жидкими и расплавленным вязким гудроном потекли на засыпанный густым черным пеплом пол.
Пеплом, падавшим с потолка.
На двух людей, один из которых уже не был человеком.
Точнее, одна.
Викентий не мог кричать - мелкий пепел забивал горло - и только смотрел.
Как девушку, которую он только что целовал, словно окутывает покрывало из черного шифона. Покрывало из бесконечно движущихся черных невесомых частичек странного пепла. И как Надежда, в пароксизме отчаяния прижимавшаяся к нему, дипломированному магу, сама становится пеплом. Черным прохладным пеплом, струящимся с его плеч и рук к ногам.
А потом гаснет свет.
Как в театре, когда представление заканчивается.
***
Желто-синяя пама, струясь по камням своим гибким чешуйчатым телом, покидала гнездо. Инстинкт подсказывал ей, что делать этого не следует, особенно теперь, когда в гнезде есть кладка. Кладка остынет, если мать покинет ее, и не будет потомства, не заскользят среди камней и кустов молодые памы с яркой, свежей окраской чешуи…
Но ведь был и другой инстинкт.
Сильнее и древнее прочих.
Инстинкт Призыва.
Желто-синяя пама повиновалась Гласу Призывающего.
Она повиновалась Цели.
Через некоторое время камни под телом ползущей змеи сменились разогретым покрытием автомагистрали.
***
Это было омерзительно. Да, именно так смог охарактеризовать Викентий насквозь провонявший горелой резиной воздух своей квартиры. Именно эта вонь, волнами накатывающая из полуоткрытых окон в комнату, заставила дипломированного мага разлепить словно свинцом налитые веки и мутным взором посмотреть на окружающий мир. При этом окружающий мир с каким-то маниакальным упорством ускользал от размытого взгляда Викентия и ехидно подсовывал ему всякие глупые и никчемные детали, вроде сброшенного на пол пледа, тапочек, забытых на журнальном столике, и прочих натюрмортов.
Да еще пахло горелым.
Да еще кто-то на улице принялся вопить так, что хотелось пустить себе пулю в лоб.
– Ах ты, хромосомная аберрация, Митька, паршивец! Ты что же это себе позволяешь с утра пораньше! Чаво?! Это ты так мотоцикл чинишь?! Ты не мотоцикл чинишь, ты теорию Дарвина нарушаешь, ошибка в пептидной цепочке! А ну, глуши свою технику немедля!
Вышеприведенный монолог Викентий, не вставая с дивана, слушал с чувством глубокого удовлетворения. Реальность, благословенная проза обыденности и безмятежности бытия возвращалась к нему. И немалую роль в этом сыграли дворовый байкер Митька, у которого беспрестанно ломалась его «хонда» собственной сборки, и ругавшая Митьку почетная пенсионерка Зинаида Геннадьевна Мендель-Морган. Зинаида Геннадьевна всю свою жизнь отдала науке - работала уборщицей в НИИ цитологии и генетики - и потому считала своим гражданским долгом воспитывать байкера Митьку согласно постулатам хромосомной теории… Митька воспитанию поддавался плохо. Поэтому при каждой новой починке его «хонда» воняла еще пуще и отравляла атмосферу так, словно во дворе их многоэтажки побывали кошонгри.
Что?!
Викентий вскочил с дивана как ошпаренный. Затравленно оглядел привычный бардак в своей комнате и ринулся на кухню.
И все вспомнил.
Нет, на кухне не было осколков оплавленного почерневшего стекла, обгорелых стен и слоя жирного пепла на полу. Кухня оставалась абсолютно обычной кухней застарелого холостяка и лишенной какого бы то ни было признака того, что здесь произошло вчера.
