Роберт Уилсон - Мистериум
— Простите? — переспросил он нейтральным тоном.
— Я согласна.
— Вот. — Он потянулся к своему атташе-кейсу. — Тогда позвольте мне продемонстрировать вам несколько интереснейших фотографий.
∞
Ей дали три дня на завершение вычитки гранок. Линнет полностью погрузилась в эту работу, пользуясь ею для того, чтобы вытеснить из головы историю, рассказанную ей лейтенантом Демаршем. Даже после того, как она увидела фотографии (странный, но очень реалистично выглядящий город, магазинные витрины, демонстрирующие невозможные товары, вывески на языке, лишь до определённой степени английском), она по-прежнему была наполовину уверена, что это мистификация, какая-то изощрённая ловушка, подготовленная Бюро для того, чтобы обманом заставить её признаться в… в общем, признаться в чём-то, в чём угодно, после чего она окажется в тюрьме.
В коридоре она прошла мимо главы факультета Абрахама Валькура, который наградил её холодным взглядом и надменной улыбочкой. Ходили слухи, что у Валькура есть знакомые в военном министерстве, что некоторые его полевые экспедиции несли в своём багаже шпионов Комиссариата. Линнет раньше не обращала на них внимания, но не сейчас; сейчас она была уверена, что именно Валькур послал прокторов к её дому. Она могла представить, как это происходило. Поговорите с этой. Она умна и покладиста, написала хорошую книгу. Он мог быть умопомрачительно правдоподобен, когда хотел соврать. Он так и не смирился с идеей о присутствии женщины на своём факультете, хотя её академические успехи были бесспорны. Разумеется, он не мог упустить возможность как-то ей подгадить. С его стороны было совершенно логичным кинуть её прокторам, как кость в полную собак псарню. Несомненно, он надеется, что она не вернётся. Линнет поклялась себе, что она обязательно вернётся, хотя бы только для того, чтобы стереть с его лица эту сводящую с ума улыбочку.
Ту-Риверс, подумала она. Город, что возник среди глухих лесов северного Миль-Лак[10], назывался Ту-Риверс.
Гранки её книги отправились к издателю, завёрнутые в коричневую вощёную бумагу и крепко перевязанные шпагатом.
Дома она упаковала свою самую тёплую одежду. На север Ближнего Запада осень приходит рано. Зимы же, как она слышала, могут быть очень суровы.
Она попрощалась со своей секретаршей и несколькими аспирантами. Больше было не с кем.
Глава третья
Занятия в школе имени Джона Ф. Кеннеди в тот год начались поздно. Удивительно, думал Декс, что они вообще начались. Он отдавал должное директору Бобу Хоскинсу и сварливому родительскому комитету: им удалось достичь соглашения с прокторами, которые, должно быть, посчитали, что безопаснее будет держать неугомонных детишек весь день под контролем, чем позволять им шататься, где вздумается.
Проблема (вернее, одна из проблем в море бед) была в отсутствии учебников. Как и каждая библиотека в Ту-Риверс, школьная библиотека была разграблена. «Индексирована», как сказали прокторы. Книги вывезли на грузовиках в августе — не для того, чтобы сжечь, утверждали они, а в специальное хранилище, несомненно, в каком-нибудь тайном монастырском архиве, в засекреченных казематах.
Военный совет даже предложил новые учебники взамен, и, вероятно, это было неизбежно, если они хотели всё-таки открыть школу, однако Декс пришёл в ужас при виде образцов, которые им показали: том с золотым обрезом, который в 1890-е мог сойти за «Мак-Гаффи Ридер»[11], полный предостерегающих стишков об опасностях сифилиса и спиртных напитков и рассказов на исторические темы, которые выглядели сомнительно даже для той извращённо-кривой кроличьей норы, в которую провалился город: «Герои и ересиархи», «Даниэль в Равенсбройке», «Что завоёвано и что потеряно на полях Фландрии». Декс не мог себе представить, как он будет преподавать подобные тексты классу, выросшему на Супер-Марио и черепашках-ниндзя.
Так что он вёл свои занятиях неформально, как всегда это делал: американская история от революции до первой мировой войны. Он написал «параграфы» и распечатал их на древнем спиртовом дупликаторе[12], который кто-то притащил из подвала. История, конечно, уже была не та. Только не здесь. Однако, несмотря на пугающие свидетельства последних четырёх месяцев он не мог убедить себя, что это бессмысленная работа, что он рассказывает раз от разу меньшему количеству учеников сказки некоей утерянной и невозможной страны снов. Эти события произошли. Они были важны и имели последствия: городок Ту-Риверс, к примеру, был одним из них.
Он преподавал реальную историю. По крайней мере, он в это верил. Но его ученики не проявляли интереса, и сегодняшний день исключением не стал; он преподавал без книг, электрического освещения, тёплого класса и большого энтузиазма и испытал, как и все остальные, облегчение, когда день, наконец, закончился.
Он шёл домой через длинные тени. Комендантский час начинался в шесть, но на улицах уже никого не было. Кроме военных. За последние три месяца Декс приучился не смотреть на приземистые патрульные машины. Они всегда одинаковы — водитель в чёрном берете и человек с винтовкой и примкнутым штыком рядом с ним, на лицах обоих — выражение тупой скучающей враждебности. Лица такого типа, вероятно, увидишь во множестве в Гондурасе или Пекине, но это были не те лица, что Декс ожидал бы увидеть в Ту-Риверс.
Однако, как могла бы сказать Элли Смит, он больше не в Мичигане. Он уже бросил попытки понять, какова истинная природа этого места. Единственными подходящими словами здесь были те, что он услышал в «Сумеречной зоне». «Иное измерение». Что бы это ни значило.
Он взобрался по лестнице в свою квартиру. В гостиной было темно и холодно — как и всю эту осень. Военные обещали протянуть высоковольтную линию с юга, но он в это поверит, только когда увидит. А пока же было холодно, а зимой станет ещё холоднее. Они бы все перемёрзли, если бы не достигнутые соглашения.
Диван-кровать был разложен и завален одеялами — всеми одеялами, что у него были. В тот краткий период в июне, между самим событием и военной оккупацией, ему достало соображения прикупить штормовой фонарь и запас лампового масла для него. Фонарь давал ему лишние полчаса света каждый вечер. Достаточно света, чтобы читать. Прокторы конфисковали не все книги в городе — остались личные библиотеки, включая его собственные семь полок, набитые книгами в мягких обложках. Он перечитывал Марка Твена — в сложившихся обстоятельствах это поднимало дух.
