Георгий Гуревич - Рождение шестого океана
Пусть Чария соберет купцов, а он, Унгра, поедет к князю. Сам поедет, ему полезно проветриться. В столице липкая удушливая жара, а в Гористане сейчас прохладно. Готовьте машину, президент выезжает через час.
И вот по дорогам Джанджаристана несется, взрывая пыль, кремово-белая машина президента. Голые ребятишки бегут за ней, протягивают худые ручонки. Потерпите, малыши, этот старик в машине едет за джанами — за работой для ваших отцов.
Быстрая езда успокаивает. Мысли текут плавно, возмущение улеглось. Унгра обдумывает предстоящий разговор. Князь честолюбив, ему надо польстить. Например, в Манифесте о выпуске займа отметить, что знаменитый князь Гористани внес самую крупную сумму — сто тысяч золотых джанов.
Часа через четыре над степью повисают застывшие волны. С каждым километром они становятся все грузнее, ощутимее — вот они уже заслоняют небосвод, и солнце раньше времени скрывается за ними. Вечер застает Унгру в ущелье у подножья утеса. На вершине его старинная сторожевая башня, сложенная циклопической кладкой — из неотёсанных камней и без раствора. За ней — замок, с узенькими, словно щели, окнами, окруженный зубчатой стеной, с подъемным мостом перед воротами.
Здесь впервые у Унгры возникает вопрос: «Зачем? Зачем князь Гористани, человек молодой, с европейским образованием, сидит в этой сырой каменной клетке? От каких врагов прячется он, житель мирной страны, где полиция занимается только уличным движением?»
Автомашина осталась за стеной замка: подъемный мост не выдержал бы ее. Перед Унгрой распахиваются чугунные ворота. За ними оказывается стальная решетка с отточенными зубьями. Неприятно проходить под ними, словно под кинжалами убийц. Часовые стучат алебардами. Во дворе еще сотня солдат с кривыми саблями на цветных поясах, с перьями на шелковых тюрбанах. Перья прикреплены золотыми пряжками, и Унгра (мысли его работают в одном направлении) думает, что за пряжку, перо и саблю одного солдата можно было бы оборудовать мастерскую для десяти рабочих.
Зачем эти пряжки, зачем сабли, зачем столько солдат у князя?—продолжает он спрашивать себя. — И зачем ковры на стенах, ковры на полу, ковры и дорогие меха на ложе у князя? Неужели этот гладкий откормленный молодец не может, как все люди, сидеть на деревянной скамейке? Почему гостя надо кормить паштетом из голубиных мозгов? Сколько зря извели птицы! И почему радиоприемник — судя по марке, немецкий приемник среднего качества — нужно было украшать бирюзой и перламутром. И разве вино слаще, если пьешь его из золотого кубка? За один кубок можно купить токарный станок.
— Когда же у нас будет телевидение? — спросил князь почти сразу после приветствия. — Радио надоело. Крутишь, крутишь, пока уши не заболят. Нельзя каждый день смотреть все те же доморощенные забавы.
Князь нажал кнопку электрического звонка, и в комнату вплыли танцовщицы. Гибкие, как бы лишенные костей, они принимали странные позы. Их медлительный танец выражал покорность. «Я твоя вещь, — как бы говорила танцовщица. — Вот видишь, как я ломаюсь для твоей забавы. Вот я охватила голову ногами, я вообще не похожа на человека. Ты можешь катить меня по земле, как колесо. А теперь я лежу у твоих ног, наступи — я не буду плакать. Я вещь, только вещь».
Знаток Унгра не мог не оценить всю выразительность этого рабского танца Но зачем такое совершенство для случайных гостей князя? В народный театр бы этих девушек, в гастроли по деревням и городам.
— В какой школе обучались ваши великолепные балерины? — спросил он князя.
И князь ответил с гордостью:
— Это мои рабыни, а не балерины. В замке князей Гористани каждая служанка знает четыре искусства: умеет красиво одеваться, вкусно готовить, развлекать гостей и любить хозяина.
— Многоженство запрещено законом, — напомнил Унгра.
Князь чуть пьяноват, трезвый, он не стал бы отвечать так фамильярно:
— Это рабыни, а не жены. Хочешь, я подарю тебе любую, на выбор?
Унгра сдержал негодование. Он помнил о цели приезда. Князь пользуется влиянием, не стоит с ним ссориться из-за служанок. Пусть забавляется себе, как хочет, но приносит пользу патриотическому делу.
И, улучив удобный момент, Унгра заговорил о займе...
А хочешь, я один дам тебе триста миллионов?
Унгра пытливо посмотрел в лицо князю. Пьян, что ли? Не следовало, пожалуй, затевать этот разговор за вином. Нет, как будто в полном сознании. Только зрачки чуть-чуть расширены.
— Не веришь, что у меня триста миллионов? Пойдем, покажу.
Все-таки князь не совсем трезв. В Джанджаристане не принято вводить постороннего в сокровищницу, выдавать тайну секретных ходов. Обычно эти ходы нарочно запутывали, устраивали тупики с подъемной дверью, а в боковых фальшивых коридорах ловушки с качающимся камнем. Если человек наступит, камень поддается под тяжестью, а потом встает на прежнее место, запирая вора в каменном мешке. Унгра сам видел скелет такого неудачника. Страшная казнь — умереть от голода в темной яме.
Но оказалось, что в делах князь не придерживается старины: не в таинственное подземелье повел он гостя, а в кабинет, к тяжеловесному стальному сейфу с секретным замком. И когда металлическая дверца со звоном открылась, Унгра увидел не брильянты, не изумруды, а бумаги, бумаги, бумаги: пачки зеленых долларов, чековую книжку Английского банка; чековую книжку Французского банка, квитанции ломбардов, где хранились драгоценности, некогда захваченные князьями Гористани в дальних походах при Надир-шахе и при Тамерлане; извещение Национального банка «Чария и Компания» о том, что «ежегодный транспорт мелкой монеты на сумму в 9 миллионов 984 тысячи 156 джанов прибыл в назначенное время».
Почти десять миллионов мелкой монеты! — удивился Унгра.
— О, этот мусор — цена спокойного житья, — ответил князь небрежно. — Каждый житель Гористана платит мне подать: джан за себя, джан за жену, полджана за каждого ребенка, джан за буйвола, джан за поле. За это я управляю княжеством и охраняю его от врагов.
«Десять миллионов ежегодно! — считал про себя Унгра— Да еще драгоценности в ломбардах, да счета в банках. Пожалуй, триста миллионов наберется. Даже нельзя выбрасывать на рынок столько денег сразу: цены поднимутся».
— Государство может платить три процента годовых, — сказал президент, вслух. — И погашать сумму ежегодными взносами...
Князь остановил его негодующим жестом.
— Унгра, я не презренный ростовщик. Я не ищу прибыли. О величии Джанджаристана тоскую я. Некогда, при императорах, наша страна была могущественной. Рим, Египет и Индия дрожали перед ней. Нам нужен вождь, Унгра, полководец грозной армии. Ты прозорлив и умен, но годы твои ушли. Не о себе думай — о Джанджаристане! Избери знатнейшего из знатных в преемники — человека, в которого армия поверит, которого народ привык почитать. Соедини свое слово с моими миллионами, с моим древним именем, с клинками моих солдат!..
