Джулия Джонс - Измена (Книга Слов - 2)
Тавалиск выплюнул шпик - ему нужна была только кровь. Архиепископу следовало бы почитать себя счастливым: старого дурака Бевлина, всюду совавшего свой нос, наконец-то убрали с этого света. Много лет мудрец был бельмом на глазу у Тавалиска. Но Тавалиск не испытывал счастья - грядущее тревожило его: Бевлина нет, бренские события близятся к исходу, а вальдисские рыцари - что заноза в боку. Каша, которая заваривалась долгие месяцы и даже годы, похоже, вот-вот вскипит.
Мысли Тавалиска все упорнее устремлялись на север, к Брену. Грядущая драма будет разыграна там, в самом страшном из всех городов. И если верить Мароду, ведущую роль в этих событиях сыграет он, Тавалиск. Архиепископ улыбнулся краем рта. А если Марод ошибся, тем хуже - он все равно выступит в главной роли.
В дверь постучали, и вошел Гамил с кошкой Тавалиска на руках - его лицо украшала глубокая, еще кровоточащая царапина.
- Я нашел ее наконец, ваше преосвященство.
- Что так долго? Уж несколько часов, как тебя нет.
- Кошка спряталась в навозной куче на дальнем конце сада и никак не хотела вылезать, ваше преосвященство.
Тавалиск приманил кошку кусочком пудинга.
- Право же, Гамил, нехорошо с твоей стороны капать кровью на мой лучший шелковый ковер.
Гамил поспешно промокнул кровь краем одежды.
- Виноват, ваше преосвященство.
- Ничего. Ну, какие сегодня новости?
- Наши шпионы проследили рыцаря до Брена - и говорят, будто он сам на себя не похож.
- На кого же в таком случае он похож? - Снова Брен: одно это слово вызывало у архиепископа ускоренное сердцебиение. Он неохотно отставил блюдо с пудингом: лекарь сказал ему, что он стал излишне грузен и должен соблюдать умеренность в еде. Вместо еды лекарь посоветовал слушать музыку. Музыку, подумать только!
- Он ведет себя как последний негодяй, ваше преосвященство. Спит с женщинами, пьет, задирается и причинил немало хлопот.
- Что ж, он, как видно, решил повеселиться для разнообразия. По мне, ему давно уже следовало бы отпустить вожжи. Он был слишком благороден в ущерб себе самому. - Тавалиск поднес к свету пухлую руку фарфорово-бледная плоть заколыхалась, как студень. - Как ты находишь, Гамил, я очень толст?
- О нет, ваше преосвященство. Просто у вас... - Гамил замялся в поисках нужного слова, - чрезвычайно монументальная фигура.
- Монументальная, - смакуя звучание, повторил Тавалиск. - Думается, ты прав, Гамил. Совсем я не толстый, а именно монументальный. - Он одарил секретаря улыбкой. - Однако к делу. Что там еще у тебя?
- Да почти ничего, ваше преосвященство. Мальчик по-прежнему следует за рыцарем, и мы по-прежнему не знаем, зачем Ларн подстроил убийство Бевлина.
- Право же, Гамил, порой мне кажется, что ума в тебе не больше, чем в этом вот пудинге. Мне ясно как день, зачем Ларн убрал Бевлина. Бевлин многие годы пытался положить конец тому, что творится у них на острове. Старый дурак жить не мог без того, чтобы не читать мораль другим. Ну, подумаешь, привязывают они своих оракулов к камню. Зато их исправно кормят, как я слышал.
- Ваше преосвященство известны своим человеколюбием.
- Да, Гамил, это бремя, которое я должен нести. - Тавалиск отшвырнул кошку. Если он не ест больше пудинга, то и ей незачем. - Что слышно о рыцарях?
- Говорят, Тирен рвет и мечет по поводу изгнания его собратьев по ордену. Возможно, он отнесся к этому не столь мирно, как думали мы.
- Мы? Мы, Гамил, ничего не думали. Это я думал, что они воспримут изгнание как перчатку, брошенную им в лицо, - и похоже, так оно и вышло. Они принимают мой вызов.
- Это может привести к войне, ваше преосвященство.
- Возможно. Подождем и посмотрим, как поведет себя Север. Боюсь, впрочем, - улыбнулся архиепископ, - что все это предопределено заранее.
- Что навело ваше преосвященство на эту мысль?
Тавалиск в раздумье посмотрел на Гамила, протянув руку к лежащей на столе книге. Последнее время он всегда держал Марода под рукой. Но Гамил чересчур жадно ждал ответа, и архиепископ только повел плечами.
- Да так, чутье. Не забывай, Гамил, что я архиепископ, и посему меня порой посещает божественное прозрение. - Он еще не созрел для того, чтобы поделиться своим открытием с другими. - Наблюдай неусыпно за Вальдисом и Бреном.
- Разумеется, ваше преосвященство. Позвольте откланяться, если это все.
- Маленький совет на прощание, Гамил. Займись этой царапиной. С таким лицом, как у тебя, незачем уродовать себя лишний раз.
Дверь открылась, и в Мелли чем-то бросили. На миг она испугалась, подумав, что это нож или дубинка, - но предмет, пролетевший мимо, оказался краюхой хлеба. Ее тюремщики проявляли большую щедрость - Мелли кормили уже третий раз за день. Она начинала чувствовать себя гусыней, которую откармливают к празднику. Скоро, глядишь, ей станут подавать пахту и свиной жир, чтобы кожа лоснилась.
Мелли сидела в тесном и темном погребе, куда ее поместили вчера и где стоял жестокий холод. Пленивший ее отряд въехал в большой форт, и капитан посадил Мелли в погреб под главным строением, строго наказав часовым хорошо ее кормить и не подходить к ней близко. Часовые соблюдали приказ на совесть и являлись только на порог, откуда бросали ей всякую еду.
Мелли провела холодную ночь, свернувшись для тепла клубочком. Единственным утешением ей служило то, что Джек остался на свободе. Она видела, как нелегко ему было высидеть те несколько дней в курятнике, здесь бы он совсем пропал.
А вот она уже начинала привыкать к заточению. Если рассудить, она пробыла в заточении всю свою жизнь.
Мелли знала, что ей повезло, - она сумела отвертеться от участи госпожи Вареллы. Что бы ни случилось с ней дальше, можно утешаться тем, что все ее десять пальцев останутся при ней. Мелли разломила краюху и принялась жевать вязкий кислый мякиш. Впервые ей пришло в голову, что в кончине госпожи Вареллы Королевства повинны ничуть не менее Халькуса. Если бы муж принял Вареллу с любовью, а не как никчемную калеку, она не совершила бы самоубийства. В Королевствах женщин ценят только за красоту, а обезображенная Варелла со своими двумя пальцами даже и прясть не могла, чтобы как-то оправдать свое существование. Поэтому она поступила так, как от нее и ожидалось: избавила от тяжкого бремени своего мужа и всю семью.
В погребе шуршали тараканы. В детстве Мелли боялась их. А благородной девице просто полагалось ужасаться, увидев насекомое. Некоторые даже особо оговаривали, вида каких насекомых не могут выносить. Чем мельче и безобиднее была букашка, тем утонченнее считалась дама. Мелли раздавила ближайшего таракана ногой.
Дверь снова отворилась. "Что там еще? - подумала Мелли. - Уж не обед ли из пяти блюд?" На пороге появился человек, и по скрипу кожи Мелли поняла, что это капитан.
