Майкл Мэнсон - Конан и дар Митры
Они двинулись к стрельчатым вратам, с каждым шагом все больше и больше погружаясь в радужное сияние, что невесомой завесой окутывало святилище. В этом мерцающем мареве стены и выступавшие из них цилиндрические колонны выглядели зыбкими, словно мираж пустыни; Конану так и не удалось разглядеть, где кончается фасад храма и сколь высоки его своды. Гигантское сооружение нависало над садом, что тихо дремал внизу, и казалось, что белая гора, укутанная в цветную дымку, нежит у своей подошвы крохотный зеленый оазис. Это выглядело до боли знакомым, похожим на обитель Учителя - только здесь вместо вулканического конуса вздымалась вверх громада святилища, а вход в пещеру заменяла высокая стрельчатая арка. Над ней тоже был высечен знак креста - на фоне пылающего солнца.
У порога киммериец невольно замедлил шаги, вглядываясь в широкий проход, залитый ослепительным сиянием. Что ожидало его в этом храме? Прощение или кара, свобода или тяжкая служба, жизнь или смерть? Смерть... Несмотря на светлое великолепие храма, он ощущал ее дыхание на своем лице: Серые Равнины были близко.
Рина потянула его за руку, и Конан переступил порог. За недлинным коридором простирался зал, необозримый, словно вечность, наполненный живительными струями Силы; Конан, даже лишенный былого чутья, ощущал сейчас ее мощные и освежающие потоки. Воздух тут был свежим и находился в непрестанном движении - в лицо веяло то ароматом горных снегов, то острыми запахами морского побережья или цветущей степи. Глубоко вздохнув, киммериец склонил голову, потом выпрямился и бросил взгляд в безмерную даль святилища.
Можно ли было назвать то, что он видел, залом? Слова, обозначавшие творения рук человеческих, казались жалкими и бессильными, ибо нигде, ни в храмах Аквилонии и Турана, ни в башнях Заморы, ни в зиккуратах Дамаста, ни в подземных камерах стигийских пирамид, не ощущалось подобного простора и величия, такой титанической мощи и сладостного покоя. Да, это было истинное святилище Митры, единственное и неповторимое! И зал, лежавший сейчас перед Конаном, служил вместилищем мира - многих миров, нижнего и верхнего, астрального и подземного; пределы его охватывали вселенную, в которой обитали боги и люди.
Почувствовав, что у него кружится голова, киммериец отвел взгляд от леса стройных колонн, тянувшихся вверх, от радужного мерцания меж ними, за которым чудились необозримые дали; теперь он глядел только вперед, пытаясь сосредоточиться на источнике света и Силы, что омывала его плоть мощными потоками. Они с Риной шли торжественно и неторопливо, но источник этот приближался со сказочной быстротой; казалось, каждый их шаг равен полету стрелы и соизмерим с гигантским пространством храма.
Внезапно Конан понял, что рука девушки ищет его руку; горячие пальцы Рины нырнули ему в ладонь и угнездились там, подрагивая, словно трепещущий птенец. Он сжал их, благодарный за эту молчаливую поддержку. Тут, в гигантском святилище, оба они были равны, оба казались ничтожными пылинками перед ликом всесильного божества: и он, виноватый, и Рина, за которой не числилось никаких грехов.
Средоточие Силы и света приближалось, обретая зримые черты. Огромный многогранный кристалл, прозрачный и сияющий, парил в воздухе, точно восходящее солнце; его окутывала радужная дымка, струившаяся вверх и вниз, во все стороны, исчезавшая между колонн, тянувшаяся нитями многокрасочных лучей к далекому входу. Цвета переливались, переходили друг в друга, не смешиваясь и сохраняя свою чистоту; пурпурный перетекал в алый, алый - в оранжевый и золотисто-желтый, который превращался в зелень свежей травы, потом - в изумрудный блеск, в сияние голубого неба, в синие и фиолетовые краски заката. Позади кристалла жемчужно-серым фоном колебалась и подрагивала туманная завеса.
- Алтарь... - с благоговением прошептала Рина, нарушив торжественную тишину. - Его алтарь, сверкающий, словно бриллиант... - Она выпустила руку Конана и подтолкнула его вперед. - Иди, милый! И пусть Он будет милосерден к тебе!
Девушка опустилась на колени, протянула вперед руки с раскрытыми ладонями и замерла. Конан шагнул к алтарю. Огромный кристалл светился в вышине, равнодушный и недосягаемый, словно звезда.
- Я пришел, о Митра!
Молчание. Мертвая тишина, холодный слепящий блеск алтаря, мерное подрагивание серой завесы за ним...
Конан опустился на колени, склонил голову.
- Я пришел, великий бог, - глухо пробормотал он. - Я пришел, чтобы молить о прощении и принять Твою кару.
Ни звука, ни шороха в ответ. Алтарь, парящий в воздухе, казался застывшей глыбой льда, и кроме нее тут не было ничего - ни цветов, ни дымящихся курильниц, ни статуй божества. Лишь свет, яркий, ослепительный и безжалостный, окружал гигантский камень, словно поддерживая его в пустоте. Свет, сияние, мощь... Сущность Подателя Жизни...
- Верни мне душу, Великий, - хрипло выдохнул Конан. - Верни мне разум и память! Назначь кару!
Снова тишина. В необозримой дали маячат чудовищные колонны, шеренги белоснежных столпов, подобные горному хребту; где-то над ними - свод, парящий в вышине, скрытый серебристым туманом... Жемчужно-серая завеса чуть трепещет - словно бы в такт дыханию неведомого исполина, спрятавшегося за ней...
- Накажи меня, Пресветлый! Накажи и освободи от обета! Позволь жить по собственной воле и разумению!
Безмолвие и блеск. Лишь в воздухе плывут такие знакомые и сладостные ароматы верхнего мира - запахи цветущего сада и свежих хрустальных вод, ледяных вершин, южного моря и степного ковыля, опаленного солнцем...
- Дай мне знак, Митра! Какой подвиг во имя Твое я должен совершить? Чем искуплю я убийство молившего о пощаде? - Конан поднял голову, всматриваясь в сияющий алтарь. - Я не стану лгать - я не жалею о содеянном. Но я виновен в том, что принял Твой дар и клятву. Так покарай же меня!
Молчание - глубокое, безмерное, равнодушное.
"Кром! - подумал Конан. - Он издевается надо мной, этот Митра, бог теплых стран и слабых духом людей! Чего он хочет - чтобы я сам назначил наказание? Кром... Да, Кром давно решил бы дело - или раздавил меня как муравья, или отпустил бы с миром".
Нахмурив брови, он поднялся с колен, гордо расправил плечи и протянул руку вверх, к алтарю.
- Ты хочешь взять мою жизнь за жизнь того колесничего из Дамаста? Так возьми ее! Я не боюсь!
Теперь он не молил, не просил - он требовал, и мощный его голос, раскатившись в пустоте окружающего пространства, вернулся гулким и грозным эхом: "Возьми - зьми - зьми - ми - ми... Не боюсь - юсь - юсь..." Отголоски этого рева прозвучали так, как будто сам Митра передразнивал дерзкого пришельца.
И не успело эхо замолкнуть, как бог ответил.
