Франк Шетцинг - Стая
— Хорошо, тогда… Меня зовут Карен, и… «Бейли» со льдом, пожалуйста.
Эневек подозвал бармена и повторил ему заказ. Она подошла ближе. Капли с волос стекали в ложбинку между грудей. Ей вдруг стало не по себе в таком виде. Сейчас она выпьет и быстренько уйдёт.
— А как у тебя дела? — спросила она, делая глоток густой, тягучей жидкости.
Эневек наморщил лоб:
— Не знаю. — Он взял орех, положил его перед собой и щелчком отшвырнул. — У меня отец умер.
Ах ты чёрт.
Так и знала, не надо было лезть. Ведь человек демонстративно забрался в самый дальний угол бара — всё равно что табличку выставил: «Не лезьте ко мне».
— От чего? — осторожно спросила она.
— Понятия не имею.
— Врачи тоже не знают?
— Я ещё не знаю. И не уверен, что хочу знать. — Он помолчал. Потом сказал: — Сегодня я несколько часов бегал по лесу. Как безумный. В поиске… чувства. Должно же быть состояние, подходящее к ситуации. Но только зря себя мучил. — Он посмотрел на неё. — Знакомо это тебе? Где бы ни находился, сейчас же хочется уйти. Кажется, всё тебе обрыдло, и вдруг замечаешь, что дело в другом. Не ты хочешь уйти, а место тебя вытесняет. Оно тебя выталкивает в шею: мол, ты тут не нужен. Но никто не говорит, где ты нужен, и ты бежишь, бежишь…
— Странно. — Она задумалась. — У меня бывало нечто похожее в пьяном состоянии. Когда накачаешься до такой степени, что тошнит в любом положении, как ни ложись, как ни крутись. — Она запнулась. — Извини. Дурацкий ответ.
— Нет, совсем не дурацкий! Ты права. Легче станет только после того, как проблюёшься. Именно так я и чувствую себя. Наверное, мне надо проблеваться, но только я не знаю, как.
Она провела пальцами по краю своего стакана.
— У тебя были плохие отношения с отцом?
— Вообще никаких отношений.
— Так бывает? — Уивер наморщила лоб. — Разве можно не иметь никаких отношений с тем, кого знаешь?
Эневек пожал плечами.
— А ты? — спросил он. — Что делают твои родители?
— Они умерли.
— А… Мне очень жаль.
— Ничего, это уже давно позади. Люди умирают, в том числе и родители. Мне было десять лет. Несчастный случай под водой в Австралии. Я была в отеле, когда это произошло. Сильное придонное течение. Тебя вдруг срывает и уносит в открытое море. Вообще-то, они были опытные ныряльщики, но… Вот. — Она пожала плечами. — Море всегда разное.
— Их потом нашли? — тихо спросил Эневек.
— Нет.
— А ты? Как ты с этим справилась?
— Какое-то время пришлось туго. Ведь у меня было счастливое детство. Мы постоянно путешествовали. Они оба были учителями и очень увлекались водой. Чем мы только не занимались: ходили под парусами на Мальдивах, ныряли в Красном море, погружались в подводные пещеры на Юкатане. Даже в районе Шотландии и Исландии погружались. Конечно, со мной они держались ближе к поверхности, но я успела многое увидеть. Только на опасные погружения они меня не брали. И одно такое погружение их погубило. — Она улыбнулась: — Но, как видишь, кое-что из меня всё-таки получилось.
— Да. — Он ответил на её улыбку. — Как не видеть. Это была печальная, беспомощная улыбка. Какое-то время он просто смотрел на неё. Потом соскользнул со своего табурета.
— Пойду, попробую уснуть. Завтра утром я лечу на похороны. — Он помедлил. — Ну, спокойной ночи и… спасибо.
— За что?
Потом она сидела перед своим недопитым ликёром, вспоминала родителей и тот день, когда к ней явились люди из администрации отеля и одна женщина сказала ей, что она должна быть мужественной. Мужественная маленькая девочка. Сильная маленькая Карен.
Она поболтала ликёр в стакане.
Каково ей было потом, она Эневеку не сказала. Как её взяла к себе бабушка — растерянного ребёнка, скорбь которого переплавилась в неукротимую ярость, и старая женщина не могла с ней справиться. Ухудшились школьные отметки — и поведение тоже. Она убегала из дома и скиталась, прибившись к стае таких же одичавших детей, паниковала на улицах, вечно пьяная или под «дурью», спала с кем придётся. Потом мелкое воровство, исключение из школы, грязно проведённый аборт, жёсткие наркотики, взлом машин, комиссия по делам несовершеннолетних. Полгода в детском доме для трудных подростков. Пирсинг по всему телу. Обритая голова и шрамы. Как поле битвы. Душевной и телесной.
Потеря родителей не отвратила её от моря. Скорее наоборот. Эта тёмная глубина влекла, зазывала — на дно, туда, где её ждали родители. Зов был так силён, что однажды ночью, добравшись автостопом до Брайтона, она уплыла в темноту, и когда маслянисто-чёрная, освещённая луной вода перестала отражать огни этого курортного города, она опустилась под воду и попыталась уйти на дно.
Но это оказалось не так-то просто.
Она зависла в тёмной воде Ла-Манша, перестав дышать, и слушала удары сердца, пока они не загремели у неё в ушах. Вместо того чтобы поглотить её жизненные силы, море словно говорило ей: видишь, какое сильное сердце! Оно отчаянно сопротивлялось холодным объятиям, и вдруг она не смогла сдержать свой дыхательный рефлекс и набрала воды в лёгкие. О том, что при этом бывает, она не раз слышала от отца. В лёгких образуется пена, филигранная паутина ткани рушится. Через две минуты — судорога диафрагмы, блокирующая возможность вдоха. Через пять минут — остановка сердца.
Её вытолкнуло наверх — из кошмара, который начался в десять лет и закончился в шестнадцать, — и она очутилась рядом с проплывавшим мимо катером. С тяжёлым переохлаждением она поступила в больницу, где у неё было время собрать остатки мужества и выстроить план жизни. После выписки она час провела перед зеркалом, разглядывая своё тело, и решила, что больше себя такой не увидит. Она вынула весь пирсинг, перестала брить череп, попыталась отжаться десять раз — и рухнула.
Через неделю смогла уже двадцать.
Она бросилась навёрстывать упущенное. В школу её взяли назад лишь с условием, что она будет лечиться в наркологической клинике. Она оказалась способной и организованной. С людьми была приветлива. Читала всё, что попадало под руку, предпочтение оказывая теме моря и экосистем. Без тренировки не проходило и дня. После того, как Ла-Манш отверг её, она бегала, плавала, занималась боксом и скалолазанием — пока от прежней хилой девочки с пустыми глазами не осталось и следа. Когда в девятнадцать — с опозданием на год — она блестяще окончила колледж и поступила в университет изучать биологию и спорт, тело у неё было, как у античного атлета.
Карен Уивер стала другим человеком.
Чтобы понять мир и его устройство, она дополнительно изучала информатику. Её восхищала возможность изображать на компьютере сложные взаимосвязи, и она научилась сама моделировать атмосферные и океанические процессы. Первая её работа воссоздавала картину морских течений и хотя не добавляла ничего нового в эту область знаний, зато была достоверной. Это была дань памяти родителей, которых она любила и которых так рано лишилась. Она основала своё рекламное бюро «Deep Blue Sea», писала статьи для «Science» и «National Geographic», вела колонки в других научно-популярных журналах, и скоро институты стали приглашать её в экспедиции, нуждаясь в человеке, который умел внятно озвучивать их идеи. Она спускалась на «Мире» к «Титанику», «Альбин» доставлял её к гидротермальным шлотам атлантических глубоководных хребтов, на «Полярной звезде» она ходила на зимовку в Антарктиду. Она везде успевала и всё, что делала, делала хорошо, потому что после той ночи в Ла-Манше уже ничего не боялась.
