Владимир Ильин - Зимой змеи спят
Май неторопливо жевал бутерброд с лососиной.
— Что с того, что я знаю ответ? — возразил он. — Вы, видимо, не до конца прониклись тем, что я рассказал вам о нас, Наблюдателях. Ни один Наблюдатель не только не имеет права на физическое вмешательство в происходящее в том мире, в котором работает, но и не должен делиться с людьми, живущими в этом мире, знаниями. Особенно — о том, что их ждет в будущем… Ведь любое знание побуждает людей к действию, а значит, предоставление информации — тоже вмешательство в естественный ход событий, может быть даже, самая опасная его разновидность!..
— А, по-моему, это просто подлость с вашей стороны! — тихо сказал Рувинский. — Я понял, почему вам нельзя вмешиваться в наши дела!.. Вы так упорно напирали на то, что не ставите над нами никаких опытов. Но что же, по-вашему, вы делаете, когда с холодным интересом взираете на то, как в нашем мире гибнут отдельные люди и целые города, если не ставите грандиозный эксперимент? Ведь наблюдение — это один из методов эксперимента, и еще неизвестно, самый щадящий он или самый жестокий!.. Это все равно, что если бы ученый-медик, к которому по ошибке явился тяжелобольной, фиксировал, как протекает недуг, как у умирающего появляются судороги, как он, задыхаясь, пытается дышать отказавшими легкими и как именно протекает агония!.. А вмешиваться нельзя — чистота эксперимента нарушится, видите ли!.. Да это же… это же… — Архитектор замялся, пытаясь подобрать подходящее определение, а потом закончил: — это же аморально, понимаете?!..
Май пил вино мелкими глоточками. Потом неторопливо отставил бокал в сторону и сказал:
— Вы и правы, и неправы, Валерий. Видите ли, вы пытаетесь судить нас с точки зрения вашей морали — и, наверное, тогда вы правы. Но вы пока не способны представить себе мир, живущий по иным законам и руководствующийся иной моралью, в корне отличающейся от вашей, а ведь это достаточно просто… Ничто в мире не меняется так быстро и резко, как мораль, потому что она обусловлена прежде всего влиянием на систему внешних факторов… Впрочем, системология у вас еще не очень развита… И вообще, друзья, по-моему, мы встретились не для диспута о морали.
— А вам не кажется, Май, что между вашими словами и делами существует определенное противоречие? — поинтересовался Ставров. — Вот, например, вы сказали, что не можете вмешиваться в события здесь, у нас… Но вы-то лично вмешивались, и не раз!.. Вспомните, когда вы спасали меня от полиции или от… финансового кризиса… разве вы не нарушали естественный ход событий?
— Ну, вот, наконец, мы и подошли к сути, — улыбнулся уголком рта Май. — Именно об этом я и хотел с вами побеседовать. Правда, это больше касается вас, Георгий, но раз уж ваш друг сопровождает вас, то пусть и он услышит это… Я расскажу вам еще одну историю. Много лет назад один из наших Наблюдателей нарушил Клятву.
Правда, он сделал это не сознательно… Просто он позволил себе влюбиться в одну женщину из того времени, где тогда работал, но не просчитал нежелательных последствий. Он провел с этой женщиной всего одну ночь, но этого оказалось достаточно, чтобы у нее через положенные девять месяцев на свет появился ребенок… Понимаете, для него это было очередным приключением, досадной слабостью, и, желая забыть об этом, он не только не доложил своему руководству о происшедшем, но и сам не удосужился проверить, что потом стало с объектом его кратковременной страсти. Прошло много лет, и он вновь встретился с той самой женщиной. Он сам пришел к ней, спасаясь от преследователей, которые гнались за ним, раненым… Он искал у нее убежища, но не учел женской психологии. Ночью она выдала его спецслужбе, которая давно уже охотилась за нашими людьми. Это была ваша Ассоциация, которая в то время боролась с нами, пришельцами из другого мира… Наблюдателя поместили в клетку и приковали цепями к стальной решетке, как дикого зверя. Он упорно молчал на всех допросах, но еще в самом начале так получилось, что он во сне проговорился и выдал своим противникам тайну Трансгрессора, ведущего сюда, в середину двадцать первого века. Именно благодаря его невольной оговорке Ассоциация смогла посылать своих агентов в будущее… Но самое страшное ждало Наблюдателя впереди. Однажды к нему, прямо в тюремную камеру, явился один из его коллег, но вместо того, чтобы спасти его от неминуемой гибели, он лишь постарался усугубить осознание Наблюдателем своей вины. Друг рассказал ему, что у него есть в этом времени сын и что его дальнейшее существование в этом мире является тем самым источником причинно-следственных возмущений, которые нарастают с каждым годом и в конце концов способны будут разрушить Ткань Миров… иными словами, привести к преждевременной гибели вашего мира…
Май прервал свой рассказ, чтобы расплатиться с официантом. Потом дождался, когда тот уберет со стола грязную посуду и принесет три чашки крепкого кофе.
— Что ж, это всё очень занимательно, — с иронией сказал Ставров, так и не дождавшись продолжения рассказа, — и чем-то смахивает на латиноамериканские сериалы, которые когда-то у российских женщин были в большом почете… Но причем здесь я? Какое отношение я имею к вашему коллеге?
— Самое прямое, — сказал Май, глядя в свою чашку. — Тот Наблюдатель и есть ваш отец, Гера…
Некоторое время за их столиком царило молчание. Лицо Георгия окаменело, а пальцы его машинально вращали ложечку в чашке с такой силой, что кофе выплескивался через край на блюдце. Рувинский зачем-то встал, потом снова сел.
— Гера, — сказал он, тронув за плечо своего приятеля, — Гер, не верь ты ему, что за чушь он порет?.. Почему ты считаешь, что они должны говорить нам только правду? А вдруг эта история тоже является частью их эксперимента?
— Сидите спокойно, Валерий, — сказал Май. — Вы же не хотите, чтобы я и про вас сказал правду, верно?
В глазах Рувинского что-то мигнуло. Потом он пожал плечами и отвернулся.
— Единственный выход из создавшегося положения, по нашему мнению, заключается в том, чтобы забрать вас, Гера, из этого мира, — продолжал спокойно Май. — Пока колебания возмущений не достигли опасного предела, еще можно предотвратить беду… Но дело в том, что мы не можем изъять вас отсюда силой. Вы добровольно должны пойти на это. Мы понимаем, что для вас это будет трудным решением, но надеемся, что вы найдете в себе силы, чтобы его принять… Мы очень долго наблюдали за вами и убеждены, что именно теперь вы окончательно готовы к тому, чтобы отправиться в наш мир…
— Вы хотите сказать, что сейчас я созрел, да? — перебил своего собеседника Ставров. — «И дочь-невеста вся в прыщах — дозрела, значит»…
