Аластер Рейнольдс - Ковчег спасения
Внезапно нахлынули воспоминания. Он здесь уже был, видел отражение своего лица, похожего на посмертную маску. Клавэйн подергал неподатливую память, уцепился за краешек чего-то яркого, потянул.
Да, это была отчаянная попытка договориться в последний момент. Шаттл шел к поверхности Марса. Впереди – неминуемая встреча и противостояние со старым врагом и другом, с Галианой. И ведь вспомнилось теперь, спустя четыреста лет: он и тогда ощущал себя слишком старым для роли, которая ему досталась. Если бы хоть мельком увидел будущее, рассмеялся бы – или сошел с ума. Казалось, жизнь кончается, а на самом деле то был лишь момент самого ее начала, теперь почти неотличимый от воспоминаний детства.
Старик посмотрел на людей, на потолок.
– Выключите свет, – посоветовал кто-то.
Отражение исчезло. Теперь за стеклом виднелась не только чернота, но и россыпь звезд, будто подогнанных друг к другу, умещенных в одну небесную полусферу. Красные, голубые, золотые, льдисто-белые. Некоторые гораздо ярче прочих, и созвездия незнакомые. Такое скопление звезд, выдавленных в один сектор неба, означало, что звездолет идет с релятивистской скоростью, причем близкой к скорости света.
Клавэйн повернулся к группке людей, собравшихся в комнате:
– Был ли бой?
За всех ответила бледная женщина с темными волосами:
– Да, Клавэйн. – Говорила она оживленно, но без уверенности в голосе. – Бой уже позади. Мы атаковали три сочленительских корабля. Один уничтожили, два повредили.
– Всего лишь повредили?
– Были погрешности в моделировании, – ответила женщина.
Она подошла и сунула под нос Клавэйну колбу с коричневой жидкостью. Старик всмотрелся в лицо и волосы женщины. Прическа, мимика казались знакомыми. От них оживали старые воспоминания, те же, что проснулись, когда он увидел собственное отражение.
– Выпей-ка. Это из запасов Илиа Вольевой. Отличная штука, очень полезная.
Клавэйн взял колбу, понюхал. Ожидал чай, а пахло шоколадом. Глотнул.
– Спасибо! Вы уж извините, но можно узнать ваше имя?
– Пожалуйста. Я Фелка. Ты меня очень хорошо знаешь.
Он пожал плечами:
– В самом деле, вы кажетесь знакомой…
– Пей, тебе это нужно.
Память возвращалась обрывками. Так в городе зажигается свет после блэкаута: квартал за кварталом, мерцая и тускнея, пока не наладится нормальная работа энергосистемы. Даже когда старик почувствовал себя вполне сносно, его подвергли ряду процедур, для разных функций мозга. И каждая проводилась тщательнее предыдущей, дозы лекарств и сроки воздействия были отмерены строже. Клавэйн терпел, стиснув зубы, хотя и злился чрезвычайно. Под конец решил, что в жизни больше не станет пить какао.
Спустя несколько часов после пробуждения его мозг сочли восстановившимся в должной мере. Правда, не все помнилось ясно, но врачи объяснили: после выхода из анабиоза частичная амнезия – обычное явление. Скоро все пройдет.
На старика надели жилет с легким биомонитором, снабдили тощим пружинистым роботом и сказали, что можно ходить где угодно.
– Интересно, зачем меня разбудили, – проговорил Клавэйн.
– Об этом потом, – произнес Скорпион, очевидно командовавший на корабле. – Особой спешки нет.
– Правильно ли я догадываюсь: назрело важное решение и принять его должен я?
Он посмотрел на девушку по имени Антуанетта Бакс – веснушчатую, большеглазую. Ее толком вспомнить не мог, но не сомневался: вспоминать есть что. Она едва заметно кивнула.
– Из-за вида за окном мы бы тебя будить не стали, – проворчал Скорпион. – Вид-то, честно говоря, паршивый.
В центре колоссального субсветовика пряталось место, будто взятое в совсем иной части Вселенной. Там, на поляне, росла трава, стояли деревья, над головой голубело небо – искусственное, но так похожее на взаправдашнее. Меж ветвей порхали, сновали голографические попугаи, туканы и прочая пестрая тропическая живность. Вдали виднелся подозрительно реалистичный водопад. Над темным озерцом, куда обрушивались струи, поднимался сизоватый туман.
Фелка подвела Клавэйна к пятачку влажно поблескивающей, прохладной травы. Одетая в черное платье длиной почти до пят, женщина не замечала, что подол собирает росу.
Клавэйн и Фелка уселись друг против друга на пни, отполированные до зеркального блеска. На поляне, если не считать птиц, больше никого не было.
Старик осмотрелся. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше, память восстановилась, но этого места в ней не было.
– Твоя работа? – повел он рукой вокруг.
– Нет, – осторожно ответила Фелка. – А почему ты спрашиваешь?
– Потому что похоже на лес в Материнском Гнезде. Там, где была твоя студия. Правда, здесь есть тяготение.
– А, так ты вспомнил.
Он почесал подбородок, жалея сбритую начисто бороду. Кто-то оказал медвежью услугу, пока старый сочленитель спал.
– Увы, я помню лишь обрывки. И слабо представляю, что случилось, перед тем как я заснул.
– А что именно ты помнишь?
– Ремонтуар отправился поговорить с Силвестом. Ты тоже хотела, но передумала. А больше почти ничего. Вольева ведь умерла?
– Да. Мы эвакуировали планету. Вы с Вольевой договорились о разделе арсенала. Она взяла «Буревестник», загрузила столько пушек, сколько поместилось, и двинула прямиком к орудию ингибиторов.
Клавэйн присвистнул:
– Она чего-нибудь добилась?
– Совсем ничего. Но постреляла напоследок всласть.
Клавэйн улыбнулся:
– Я от нее иного и не ждал. Что еще?
– Помнишь Хоури и Торна? Они вместе с Ремонтуаром отправились к Гадесу на шаттлах. К тому же запустили авторемонтную систему «Света Зодиака». Теперь достаточно снабжать корабль сырьем, и он сам себя починит. Но это займет немало времени. Хоури полагает, его с лихвой хватит на встречу с Силвестом.
– Я все же не понимаю, как надо относиться к ее словам. Она говорила, что уже побывала в Гадесе. – Клавэйн сорвал несколько травинок, раздавил, посмотрел на зеленую слизь, испятнавшую пальцы. – И триумвир это подтверждала.
– Рано или поздно мы выясним, – пообещала Фелка. – После контакта они уведут «Свет Зодиака» из системы по нашей траектории. А что касается нас, то корабль формально под твоей командой, но повседневными делами заправляет триумвират: Скорпион, Кровь и Крест. Их выбрали голосованием. Конечно, в триумвират вошла бы Хоури, если бы не решила лететь с Ремонтуаром.
– Память мне подсказывает, что эвакуировали сто шестьдесят тысяч человек. Или она безбожно врет?
– Нет, не врет. И это звучит впечатляюще, пока не поймешь, что на планете осталось целых сорок тысяч.
– Это ведь мы помешали эвакуации, правда? Если бы не наша война, все пошло бы по-другому.
– Не стоит так думать! – Ее голос прозвучал сурово, словно она выговаривала полоумному старику, позволившему себе вопиющую бестактность. – Не нужно! Я покажу, как было!
И она направила в его разум поток образов, картин ресургемских событий. Ведь Клавэйн и Фелка сидели близко друг от друга, и генерируемое имплантатами поле позволяло общаться без усиления. Старик увидел последние часы планеты, когда волчья машина, как теперь все называли оружие ингибиторов, прорубилась к самому центру звезды и вонзила невидимую трубу в бушующее термоядерным пламенем ядро. Пробитый тоннель был чрезвычайно мал, не шире нескольких километров в диаметре. Хотя энергия бурно хлынула из ядра, процесс оставался под строгим контролем. Выплеснувшаяся со скоростью в половину световой струя лютого адского пламени описала дугу. Сдерживаемая и направляемая гравитационными импульсами волчьей машины, струя обрушилась на обращенную к звезде сторону Ресургема. К моменту удара огненный поток имел уже тысячу километров в диаметре. Смерть планеты оказалась практически мгновенной. В долю секунды разлетелась атмосфера, вскипели, испарились ледовые шапки и водоемы. Иссушенная кора расплавилась, на поверхности возник раскаленный до красноты чудовищный шрам. Литосфера толщиной в несколько километров испарилась, поднялось огромное облако каменного пара. Ударные волны пробежали по планете, уничтожив все живое на противоположной, ночной стороне. Погибло всякое существо, привезенное людьми на Ресургем, и сами люди. Но они бы умерли и без чудовищных ударных волн и землетрясений. Спустя несколько часов ночная сторона повернулась к солнцу – под безжалостную струю пламени. Звездное вещество продолжало истекать, запас его в ядре был почти нерастрачен. Кора планеты испарилась целиком, но огонь продолжал вгрызаться в мантию.
За три недели планета обернулась дымящейся алой головешкой, потеряв двадцать процентов объема. Тогда струя огня переместилась к другой планете и приступила к ее уничтожению. Истекание материи ядра рано или поздно сделает Дельту Павлина пустой скорлупой, холодной оболочкой былой звезды. Лишь тогда прекратится термоядерный синтез. Судя по показаниям приборов, сказала Фелка, он пока еще идет. Но когда прекратится, от системы, наверное, мало что останется.
