Ярослав Веров - Бозон Хиггса
Отец выслушал Роберта Филипповича спокойно. Думаю, он ожидал это услышать. Он сказал, что можно было бы подержать меня в Пирамиде, пока физики не найдут решение. Роберт Филиппович возразил, что поиски могут занять несколько лет, плюс время на создание соответствующей технологии. Несколько лет, потому что современная физика не предусматривает возможности таких отклонений от закона Привязки. «Современная физика, — невесело сказал отец. — Да она у нас меняется каждые полгода. Может, нам и нескольких месяцев хватит?» Роберт Филиппович покачал головой. А если Роберт Филиппович считает, что всё настолько серьёзно, значит, тут уже спорить не о чем.
Короче, решили отправить меня в пещеры. Хорошо, что в городе был сталкер. Ты ведь знаешь, как тяжело застать сталкеров в городе. Они всегда где-то на необитаемых территориях.
Под нами проплывают леса, сочные зелёные пятна лугов. Там, где когда-то были дороги, растёт трава. Длинные и прямые как стрела газоны. На тысячи километров вокруг ни одного человека. Только я и Ваня. В небе летают птицы. Внизу, в лесах, наверное, полно всякого зверья. Говорят, вдали от полисов защитное действие Карты ослабевает. Об этом не думаешь, когда сидишь дома. А здесь это сразу приходит на ум. Спросил Ивана, как ему удаётся не думать об ослаблении защиты от хиггсов. Отвечает, что просто не думает. У сталкеров всё просто. Это когда после своих странствий они начинают с тобой торговаться, всё у них оказывается сложно и страшно.
Помнишь ночь на мосту Канта? Когда мы забрались на остров, и обратно решили добираться пешком. А на мосту смотрели на звёзды. С моря дул влажный и терпкий, звёздный, как тогда я его назвал, ветер. Ты знаешь о звёздах всё. Конечно, интереснее смотреть на галактические туманности на дисплее компьютера. Но это совсем другое. И это с тобой.
А теперь всё будет без тебя. Хотя это трудно объяснить. Но мне кажется, что всюду со мной ты. И то время, в котором я плыву по своей мировой линии — Дженифер. И мой город. Наш город — Дженифер.
Знаешь, я хочу, чтобы я остался для тебя другом. Другом, который просто переехал, как переезжают в другие полисы. Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Чтобы ты жила долго. И счастливо, настолько счастливо, чтобы лишь изредка вспоминала обо мне.
Твой отец говорит, что будет конец света. Что экспонента — коварная кривая, и рассчитать время невозможно. Они спорили с папой о сроках. Но это не важно. Важно, что в Пирамиде Олигарха найдётся место для тебя. Отец обещал мне.
Прости, что не попрощался. Моя Дженифер.
Светляк
Мы зависли над лесом. Левитр ухнул вертикально вниз, прямо на посадочную площадку у подножия горы. Габаритные огни по периметру. Ухоженное место. Дубы вокруг огромные, старые. Тишина, только кукушка вдали.
Вход в пещеру — массивные ворота, распахнуты. Последний приют.
— Не дрейфь, парень, — Косой хлопнул меня по плечу, один глаз его смотрел на меня, второй — вперился в сочное разнотравье. — Всё там путём. Как войдёшь — ныряй в лифт, электричество есть. А вот внизу надо поосторожнее. Они только с виду безобидные, не любят, когда беспокоят. Там разберёшься — есть речушка подземная, через неё мостик. Вот через мостик не ходи. На этом берегу запасы провизии, жилой блок. Всё аккуратно. Тебе пока пригодится. А потом ты сам поймёшь, когда можно будет. Или они позовут. Была одна прикольная история со сталкером Тупым Мартином. Сталкеры в пещеры часто заходят, или провизию закинуть, или наоборот — если надо дозаправиться хавчиком. Их там не трогают, если носа куда не надо не суют. Набил он свой вещмешок, и нет бы назад, понесла его нелёгкая посмотреть за мостик. Ну, скажи, какой сталкер за просто так попрётся незнамо куда? По камушкам перешёл, смотрит — свет вдали. Он дальше, и свет дальше. И попадает в огромный зал. С футбольный стадион. Ну вот, свет гаснет, он оборачивается, а выхода-то и нет. Фонарём шарит — тьма всюду. Будь на его месте не сталкер, тут бы ему и крышка… Ну, ладно, иди.
— А сам ты их видел?
— Они не показываются. Станешь как они — захочешь повидать старого друга, тогда покажись. Я, может, буду тебя навещать.
— Антон Васильевич просил?
— Само собой. Да и учёные за каждого пещерного просят. Хорошие деньги сулят. Только никто ещё не показывался. Ты иди.
Я глянул на индикатор. Сорок девять. Ниже уровня Авогадро. Быстро всё как. А может не сразу, может лучше по лесу побродить?..
— Ты, Олег Антонович, даже не думай шутить, — произнёс Косой. — У меня личная ответственность. Я должен дождаться, пока не спустится лифт.
В воротах темно, где лифт? Я протянул руку. И вдруг в глаза ударил свет. Я, оказывается, уже стоял в кабине. Никаких кнопок не было. Створки ворот плавно закрылись. Я поплыл в невесомости. Наконец, левитационная кабина остановилась неизвестно на какой глубине.
Действительно пещера. Небольшая. Рядом с лифтом сложены коробки и ящики. Тут же опёрлась о гранитный выступ хибара из пластика. И на крыше хибары прожектор светит.
Сухо и холодно. Тишина, совсем не такая, как наверху. Даже пещерный ручей беззвучен. Да, вон они, камушки, по которым Тупой Мартин пошёл без спроса.
Гнетёт меня этот свод. Поблёскивает искорками. А назад никак.
На третий день мой Индекс привязки упал до двадцати двух, уровня хлама. И я начал сереть. Весь.
На четвёртый день я потемнел и начал светиться. Бежать из пещеры мне уже не хотелось. Стало легко и безразлично.
Весил я уже как годовалый ребёнок. И ничего мне уже не хотелось — ни есть, ни спать.
И тогда я увидел светящуюся фигуру на том берегу ручья.
Призрак
Времени здесь нет. Времени для нас не существует. Нас много. Мы вечны, пока не иссякнут запасы радона и не перестанут фонить толщи гранита. А они не перестанут никогда.
Мы — единое целое. И мы различны. Теперь я знаю, что вакуум не хищник, просто закономерность природы. А человек и есть оператор рождения и уничтожения всевозможных квантов.
Мы создаём электромагнитные поля и поля ядерных сил. Но адронами мы ещё управлять не можем. Пока не стали призраками.
Мы называем себя светляками и общаемся фотонами. Это очень красиво, когда из области головы истекает струя кристально-голубого света, означающая мысли, а из области сердца — розовая, означающая чувства. И, соединяясь на устах, они образуют мерцание смыслов.
Раздражение нейронов вокруг наших деградирующих атомов провоцирует выброс допаминов и эндорфинов. Это забавно, ибо выражение «светиться от счастья» обретает для нас буквальность.
