Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
Ошибочны некоторые прогнозы Достоевского. В частности, высказанный в пятидесятых прогноз о Толстом: «много не напишет». Правда, тут же была оговорка: «...впрочем, может быть, я ошибаюсь» [П, 1, 167]. Ошибся. Ошибочен прогноз международного» плана, высказанный в семидесятых относительно ненавистной Турции: «...и сама Турция вряд ли год простоит» [1895, 11, 39]. Турция, как известно, стоит по сей день.
Мне не нравится Достоевский, всюду видящий заговор клерикалов против России. Не нравится Достоевский, выражающий свою солидарность с «Московскими ведомостями», клеймящим» какую-то партию в России, «которая питает гнуснейшими корреспонденциями враждебную нам заграничную печать» [1895, 11,. 345]. В то же время у меня не вызывает симпатий Достоевский, именующий предателем автора одной из статей в «Биржевых ведомостях» и угрожающий ему: «Неужели вы думаете, что вам позволят предавать Россию...» [1895, 11, 352].
Все это я вижу у Достоевского как ошибочное в отражении! конкретики России. Не главное. Но имеющееся.
Причины ошибочных оценок разные. Нельзя забывать и такую: трудно, очень трудно мыслителю оценивать свое время. К тому же Россия была не самым уютным местом для справедливо» оценивающего ее человека. А отсюда и некоторые уступки и некоторые «ошибки». Всего высказать нельзя. И ради того, чтобы: высказать хоть что-то, чем-то приходилось жертвовать. И введение рассказчиков в романы есть отчасти попытка спрятать свое лицо за их лица. Умный поймет, дурак... до дурака не было дела.
Но то отрицательное, что было здесь отмечено, есть всего лишь пятна на солнце. Маленькие пятна на большом солнце.
Достоевский отразил не только свое время, но и время многих: будущих поколений. Отразил алгебру жизни.
Симпатии и антипатии писателя в этом плане видны хорошо, не замаскированы. Они, конечно, не всегда однозначны, часто находятся в борьбе, но их контуры обозначены четко. Идеал писателя — единение всех людей, всех народов. Идеал благороден и чист. Все симпатии — на стороне народа. Но служа народу, выступая за народ, Достоевский не исключал из единения и другие слои общества. Он за единение всех. За такой процесс единения, в результате которого каждый станет частью народа, его единицей. Единицей, а не нулем.
Буржуазность, порождаемые ею нравы отрицаются Достоевским не только как мешающие единению, но и как не стремящиеся к нему. Буржуазное общественное устройство пожинает плоды-разъединения и довольно ими. Почти сто лет, прошедшие после Достоевского, обнажили неспособность этого устройства создать истинное единение людей. Писатель нашел связь буржуазности с католицизмом и показал такую же неспособность последнего.. Как подтверждает время, эти мысли были алгебраичны.
Почему Достоевский видит в социализме не антипода буржуазности, а продолжателя? Потому что социализм, стремящийся к единению людей, исключает из единения часть общества, отсекает ее как неспособную к единению. Силой. Писатель считает, что силой никто не может быть отсечен. Все в конечном счете достойны единения. Это первое. Второе. Достоевский считает, что принявшие в качестве условия единения отсечение войдут во вкус и вряд ли смогут остановиться. Приведенные в движение силы отсечения, уничтожив «чужих», примутся за «своих», за тех, для которых и с которыми устраивалось единение.
Сегодня по миру, в том числе и по его частям, именуемым социалистическими, как будто разъезжает Петруша Верховенский и отсекает, и сеет «бесовство» как семена социализма. «Бесовство» дает всходы, превращаясь из семейной традиции Виргинских (там все были «бесами») в традицию больших человеческих общностей. Написать сегодня роман «Бесы» (беру идею, а не ее художественное воплощение) не так уж трудно. Материала предостаточно. Но увидеть суть и будущие размеры «бесовства» сто лет назад — это дано не каждому. Надо было видеть сквозь толщу будущего. И Достоевский видел. В зародышевом явлении своего времени, нечаевщине, он увидел чудовищнейшую суть замаскировавшегося под человечность человеконенавистничества будущего. Почти все «бесы» списаны как будто с сегодняшних прототипов. В конце жизни Достоевский писал: «В «Бесах» было множество лиц, за которые меня укоряли как за фантастические, потом же, верите ли, они все оправдались действительностью, стало быть, верно были угаданы» [П, 4, 53]. Уже практика того времени подтвердила алгебраичность образов. Времена последующие укрепили это подтверждение.
У Достоевского было глубокое предчувствие неминуемого на-. ступления социализма, его победы. Пророчество его в этом аспекте поразительно. Но его прогноз был направлен на Европу. Писатель считал, что Европу трудно спасти от духа социализма. А дух этот злой. И несет он миру конец. Несет то, что увидел Раскольников в уже рассмотренном выше сне. Там он видел будущее человечества. Язва, моровая язва идет на мир. Души людей заражены идеями человеконенавистничества. Признается верной лишь своя точка зрения, проявляется нетерпимость ко всему, хоть сколько-нибудь за нее выходящему. Суждения выносятся безапелляционные, на основе сознания собственной непогрешимости и права судить. Чудовищное разъединение людей прикрыто ширмой псевдоколлективизма. Дело забыто ради слова. Да к тому же ложного. И все это не только в индивидуальном, но и в общественном сознании. И на этом зловещем фоне моровой язвы слабо, в силу их малочисленности, видны люди, способные противостоять эпидемии и обновить человечество.
Такой прогноз вытекал у Достоевского из предположения торжества верховенщины в социализме. Это торжество людей, ни о чем не задумывающихся, живущих в плену догм устаревших, да м никогда не бывших верными. Это торжество людей, всерьез считающих, что лучшее средство от перхоти — гильотина, людей, уповающих на топор как универсальное средство решения всех социальных проблем. Это торжество людей, понимающих свободу как право на бесчестье, забывших благородство, снисхождение и жалость. Эти люди не выдуманы Достоевским. И существовали онк не только в девятнадцатом веке.
Это торжество околокультурных людей, проводящих колоссального масштаба «культурные революции», низводящих тем самым культуру до бескультурья. Провозглашающих низведенное вершиной культуры. Это торжество людей, словарь которых отдает кровью («недорезанные» и т. п.), людей, считающих, что лучшее опровержение изложенных в книге мыслей — как минимум, запрет, как максимум костер. Людей, создающих человеческий муравейник и провозглашающих его вершиной социального совершенства. И наконец, это торжество людей, объявляющих всю совокупность перечисленного прогрессом, связавших понятие прогресса с собою. Это сверхчеловеки по претензиям и дочеловеки по способностям.
