Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
Однажды эта самая девушка перевела. Сердобольной она оказалась. Красивой и сердобольной. Редчайшее и замечательнейшее сочетание.
«Извините, – говорит, – это моя вина, что вы теперь слепой. Чем могу компенсировать вашу потерю? Хотите, выйду за вас замуж?»
Сыграли свадьбу, наплодили детей.
Я всегда считал, что самые лучшие рассказы – это которые со счастливым концом.
207
Тем временем в кабинете директора сидели и отвечали на вопросы Альвина, Юрасик, Геннадий и Ия.
«Так, так, – говорил директор. – А сами-то вы Кристалл видели?»
«Он нас выгнал из цеха, – отвечал Юрасик. – Так что мы ничего не видели».
«Неправда! – говорила Альвина. – Мы подглядывали в щелочку. Мы видели, как товарищ Верещагин его гладил. А потом прижал к груди и понес в сейф».
«Кого гладил? Что прижал?»- допытывался директор.
«Вы спрашиваете о Кристалле, мы о нем и говорим», – объяснила Ия.
«А как он выглядел?»
«Его невозможно было увидеть», – это Альвина.
Вот так и шел разговор. Уже полчаса. Если не больше.
Директор: Может, он гладил пустоту?
Геннадий: О, нет. Я видел, как он прижимал его к груди. Пустоту так нежно прижать нельзя. Так прижимают букет роз.
Альвина: Он прозрачный, и товарищ Верещагин его нес.
Юрасик: Он смеялся при этом.
Альвина: Неправда! Он улыбался от восторга.
Директор. Когда он позвал вас, сейф был заперт?
Альвина: Мы не обратили внимания. Мы смотрели, как он ищет папиросу.
Юрасик: Мы не видели. Он заслонил сейф спиной.
Альвина: Неправда! Он закрыл сейф ключом.
Директор: Ага, вы видели, как он запер сейф ключом.
Альвина: Я думаю, что запер. Но потом он много раз, наверное, открывал, чтоб полюбоваться.
Ия: Ведь такое событие! Он всегда был рассеянный, а тут совсем обезумел от радости и, конечно, мог забыть запереть.
Директор: Ага, вам он показался безумным?
Ия: Что вы! Верещагин самый умный из всех людей на этой планете.
Директор: Я не о том. Можно быть очень умным и в то же время безумным. Так?
Ия: Когда человек очень рад, о нем говорят, что он безумно рад. То есть иногда вместо «очень» употребляют «безумно». Так принято в вашей художественной литературе.
Директор: Что значит «в вашей»?
Ия: Ну, которая на Земле.
Директор: А вы разве не на Земле?
Ия: Извините, я неправильно выразилась.
Директор: Итак, он выглядел несколько безумно и гладил то, что вы воспринимали как пустоту.
Геннадий: Я протестую! Мне незачем от вас скрывать, вы можете посмотреть мое личное дело и узнать, что я находился в местах заключения. Поэтому я знаком с юриспруденцией. Давление на свидетелей, которое вы применили, запрещено законом.
Директор: Мы не в суде. Я не следователь. Я друг Верещагина, Мы вместе учились в университете, и я болею за него больше вас.
Альбина: Вместе учились! Верещагин, наверное, был очень симпатичным в молодости, правда?
Директор: Он и сейчас мне симпатичен. Так что не выгораживайте его, не лгите, у нас общая цель.
Юрасик: Я хотел спросить его о Кристалле, но он сразу же стал диктовать телеграмму для вас.
Альвина: Неправда! Он сначала искал спички.
Директор: Прежде вы говорили, что он искал папиросу.
Альвина: Он искал и спички и папиросу. Только я не помню, в какой последовательности.
Геннадий: Курящий человек всегда сначала ищет папиросу, а уже потом спички. В этом психологический парадокс курения.
Ия: Он искал авторучку, а потом спички. Папиросы он вообще не искал. Он их сразу вытащил. Вслед за мундштуком.
Юрасик: Мы никак не могли понять, что он хочет вытащить.
Альвина: Неправда!
Геннадий: Когда человек хочет курить и в то же время писать, он достает все, что нужно для того и для другого. Это, если хотите, логическая неизбежность.
Директор: Но неужели никто из вас не помнит, запер он сейф или нет?
Геннадий: В жизни бывают исторические мгновения, когда на сейф не смотришь.
Директор: Хорошо. Спасибо. Можете идти.
Они выходят из кабинета, гуськом идут через приемную, где добродушный толстяк добродушно шутил с утомленной ласковой Зиночкой, а в углу у шторы неподвижно темнел на них лицом темнолицый, спускаются в свой подвал и начинают обсуждать случившееся.
«Такое несчастье!» – говорит Альвина.
«Я Верещагину верю, – говорит Ия. – Он не стал бы гладить пустоту».
«Он прижимал ее к груди, как букет роз», – говорит Геннадий.
«Ее? – переспрашивает Юрасик. – Видишь, ты сам говоришь, что он прижимал пустоту».
«Неправда!»- кричит Альвина.
…«Что? – кричит в это же время директор. Он прижимает к уху трубку и свирепо вращает глазами. – Значит, вы нарочно рекомендовали поставить его к печам?»
«Я ничего не утверждаю, – говорит директор же. – Не исключено, что в подсознании у меня грелась эта мысль».
Длинный-предлинный провод от столба к столбу протянулся на тысячи километров, и вот у одного конца этого провода с трубкой в руках сидел директор, и у другого конца – тоже с трубкой в руках тоже директор.
«Вы рекомендовали его к печам, – говорил один директор. – Вы сказали, что на серьезную научную работу он уже не способен».
«Я не кривил душой, уверяю вас, – отвечал другой директор. – Разве вы не убедились сами, что плановой работой он заниматься не умеет? И когда вы сказали, что у вас вакансия начальника опытного цеха…» «К своим печам вы его не подпускали», – упрекал первый директор, вернее, это был второй, у которого Верещагин работал теперь, то есть Пеликан, а первым был тот, который к печам не подпускал.
«Разумеется, – соглашался не подпускавший к печам. – Я боялся, что он взорвет мне институт».
«Значит, вы решили чужими руками? Вы знали, что Верещагин не удержится…»
«Уверяю вас, лишь гипотетически. Печи – это верещагинский пунктик с давних пор. Когда-нибудь он должен был сделать это».
«Вы пристроили его к моим печам…»
«И в результате – прошу вас принять мои искренние поздравления с выдающимся научным результатом, достигнутым в стенах вашего института».
«Благодарю. Вы уверены, что Кристалл он сделал?»
«Безусловно. Верещагин из тех людей, которые в конце концов обязательно что-то делают».
«Значит, вы бы ему поверили?»
«Конечно, Верещагин, извините, не псих и не лжец».
«Но Кристалла нет!»
«Верещагин из тех людей, которые, ставя в конце фразы точку, обязательно протыкают бумагу».
«Почему вы так верите в Верещагина?»
«Не забывайте, Верещагин лучший ученик Красильникова. Позвоните Красильникову, он объяснит вам убедительнее».
208
Между прочим, уже потом, когда наплодили детей, он прозрел.
Жена очень обрадовалась, а сынки и дочки запрыгали от восторга и забили в ладошки.
