Питер Морвуд - Иван-Царевич
Дрогнули Катины губы, но не дала она сорваться вольному словцу, объяснила по-доброму:
- Ее люди так величают - не сама. Она-то себя попросту кличет - Марьей Моревною.
- Родитель ее, царство небесное,- добавил Финист Ясный Сокол и перекрестился, как принято на Руси,- чародеем был, как и мой батюшка. Оба добро творили, оба дар свои детям передали. Марье Моревне иных званий не надобно, опричь тех, с коими на свет народилась. А коли подвигами своими заслужила она и прочие - то не ее вина.
- Вот оно что,- вымолвил Иван и завел речь о другом.
Три дня прогостил он у сестры Кати да у мужа ее Финиста Ясна Сокола, три светлых дня да три покойных ночи, на четвертый решил, что пора и честь знать. Оседлал он верного своего Бурку, проверил сбрую с оружьем да и распрощался с хозяевами.
- Оборони тебя Бог, братец! - сказали они в один голос. А Финист Ясный Сокол подошел к нему поближе и взялся рукой за повод.
- Слышь-ка, Иван,- молвил он тихо, чтоб Катя не услыхала,- оставь мне кой-что на память, а я тебе взамен добрый совет дам.
- Проси, чего хочешь, а за совет спасибо,- отвечал царевич.
- Мы тебя цельный год не видали, и кто знает, когда опять свидимся. Оставь-ка нам свой ножик серебряный, будем на него смотреть, тебя вспоминать.
Удивился Иван-царевич, но расспрашивать не стал - много ль толку в улыбках да уклончивых ответах? Вытащил он из сумы ножик, без слов зятю протянул. Финист взамен дал ему золотой нож и на жену оглянулся - не видала ли.
- А совет таков: стерегись Кощея Бессмертного. Ну, поезжай с Богом.
Отступил на шаг, хлестнул Иванова коня плеткою, и махали они ему от ворот, покуда он из виду не скрылся.
Долго ль, коротко ехал Иван на восток, к вечеру до деревни добрался. Народ высыпал на улицу подивиться на странника заезжего. По одеже вроде мужики - в домотканых штанах да в лаптях с онучами, а избы не крестьянские, из серого камня сложены - этаким в Хорлове иной болярин позавидует. На всех воротах лик сокола, крашенный голубой и серебряной краскою.
Переночевал Иван в доме старосты, наговорился вдосталь с незнакомыми людьми. Это тебе не охотники, пугливые да нелюдимые, а сытые, крепкие хозяева, домам своим под стать. Рассказывали ему про господина ихнего, Финиста Ясна Сокола, да про красавицу жену, что привез он с дальней сторонушки. Иван только посмеивался, имени своего не открывал. Зато уж вестями из дальних краев их побаловал - пусть и не первой свежести, да им все одно в диковинку. А по большей части сам слушал и вынес из их речей, что живется им хорошо и привирать без надобности. Но, само собой, не разрешили простые эти крестьяне всех загадок, над коими он голову ломал.
- Князь наш - добрый государь,- уверяли они.- Видал, каки дома нам выстроил?
- Так сам и выстроил? Своими руками? Мужик рассмеялся:
- Как Бог свят! Взял да и выстроил. Ему дом выстроить - что мне лампаду зажечь.
И в доказательство чуть сдвинул брови. Фитиль в лампаде вмиг зашипел, заискрился, и на конце его вспыхнуло ярко-желтое пламя. А мужик выругался шепотом да пососал обожженные пальцы.
- Ясно дело, у Финиста Сокола оно лучшей выходит,- пробасил он с усмешкою и плеснул квасу себе в кружку.
Девять дён ехал царевич на восток, а ночи в деревнях ночевал, благо попадались они теперь на каждом шагу - только из одной выедет, вдали уж другая виднеется. За гостеприимство платил по-прежнему - вестями да байками об иных краях.
Вензеля на воротах сменяться стали: соколы уступили место орлам, да и разговоры иные пошли - не про гранит да мрамор, а про торговлю кожами, да мехами, да скотом. И настал день, когда завиделись в туманной дали другие палаты, из красного камня сложенные, золотистой черепицею крытые. Враз Иван смекнул, кто в них живет. Крепостные врата были крашены густой киноварью и подбиты гвоздями червонного золота, а перед ними рос могучий дуб. Присмотрелся Иван-царевич и на верхних ветвях увидал орла. Отвечая на приветствие шурина, тот слетел вниз, грянулся трижды оземь и обернулся князем Василием.
- Бывай здоров, Иван-царевич! - От братского объятия у Ивана аж кости хрустнули.- Бог тебя благослови!
- Новыми ребрами,- отозвался царевич, весь красный, ровно князюшкин кафтан.
Зашелся Орел басистым хохотом, от полноты чувств шурина промеж лопаток вдарил, да так, что едва дух из него не вышиб. Покамест царевич прокашлялся, коня его уж на конюшню свели. А в палатах каменных поджидала их Лизавета. Кинулась она брату на шею, и ежели Катя от мужа гладкие речи переняла, то Лиза у своего обниматься научилась, тоже чуть кости не переломала. Зато достало у ней терпенья отложить расспросы на вечер, когда Иван, как водится, косточки в бане пропарит да отоспится с дороги.
- Она-то, Марья Моревна, не токмо собою хороша,- молвил Василий,- но и умом, и характером, и силой богатырской взяла,
Иван-царевич опять поднял бровь. При одном упоминанье о богатырской силе ломота в костях пошла - не смотри, что в бане парился.
- Хороша, ровно солнышко красное! - подхватила царевна Лизавета.Прекраснейшая из Царевен всея Руси!
- Окромя, конечно, присутствующих,- любезно заметил Иван, хотя крепостной ров все же в голове держал.
- Шутки вздумал шутить?! - осерчала Лиза. Своих сестер Иван получше знал, нежели мужья их, и не помнил, чтоб какая из них не растаяла от похвалы. А тут Лизавета сама объявляет, что Марья Моревна всех прочих девиц превзошла красою, да еще сердится, когда ее с такой писаной красавицей равняют. Может, и впрямь стоит поглядеть на эту царевну. За ужином был он задумчив и молчалив не по обычаю, и унынье не слетело с него, покамест не приклонил он голову на подушку да не заснул. Но Лиза с Василием не обижались - напротив, переглядывались да пересмеивались, глядя в затуманенные его глаза.
Назавтра отдохнул он, повеселел и стал прежним Иваном. Три дни у средней сестры прогостил, а когда на четвертый седлал коня в конюшне, подошел к нему Василий и попросил на память серебряную вилку. Иван отдал вилку безропотно, получил взамен золотую и пытливо глянул зятю в глаза.
- Теперь, поди, станешь, как Финист, предостерегать меня супротив Кощея Бессмертного? И тоже безо всяких объяснений?
- Угадал,- ответил Василий.
Привычная бесшабашная веселость вдруг покинула Орла, за одно это к словам его стоило прислушаться.
- Но коли объяснений требуешь - объясню Брат не мог - жена рядом была, к чему ее пужать без надобности? Да у тебя и память-то коротка.
Да, подумал царевич, этому все известно. Его забывчивость с малолетства была притчей во языцех, сестры частенько его поддразнивали, когда не могли придумать колкостей пообиднее. А у Чародеевых сыновей свои секреты, видно, могут братья издали переговариваться.
