Питер Морвуд - Иван-Царевич
Они еще долго препирались, но Иван чуял нутром, что одержит верх, да и по опыту знал: ежели начал царь ворчать в бороду, значит, всенепременно уступит, какая бы блажь ни пришла драгоценным чадам его.
Глава четвертая. О ТОМ, КАК ИВАН ПО БЕЛУ СВЕТУ МОТАЛСЯ, УМА-РАЗУМА НАБИРАЛСЯ.
В путь, какой замыслил себе Иван-царевич, опрометью не пускаются. Надобно хорошенько приготовиться. Перво-наперво свел он лучшего своего коня Бурку к местному кузнецу подковать да запасных подков спроворить: во широкой степи кузнецов поди сыщи.
После велел он заменить на луке тетиву, заточить да спрямить стрелы, а про запас моток шелковой бечевки да кусок пчелиного воску взял. У кремлевских оружейников заострил меч да шашку. Тяжелый меч подвесил сбоку от седла, под коленом, а шашку справа к поясу прицепил, дабы уравновесила колчан и лук на левом плече.
Кольчуги надевать не стал, но, уступив мольбам царицы-матери, повесил за спину круглый щит. В седельный мешок положил несколько чистых рубах, шмат вяленого мяса, круг копченой колбасы, каравай ржаного хлеба да две фляги одна с квасом, другая с пивом. Ну вот, пожалуй что, и ехать можно.
Главный управитель Стрельцин, ходивший гоголем с тех пор, как объявился в кремле Финист Ясный Сокол, снабдил Ивана рекомендательными письмами к монахам всех монастырей, что по дороге встретятся. И откуда проведал, в какую сторону царевич путь держит?.. На все расспросы старец седовласый только усмехался в бороду. Мать не утерпела - пролила горючую слезу, оттого что все птенцы из гнезда поразлетелись. Царь-батюшка дал серебра в пояс зашить, крепко обнял да благословил в дальнюю дорогу.
Карты, чтобы до сестер добраться, у Ивана не было, и никто ему не обсказал, как ехать, но авось, думал он, чары не подведут, хоть и несильные, а так, ломота небольшая промеж бровей - точь-в-точь когда утром заспишься долгонько. Вот странно: вроде бы невидимый поводырь из-за плеча тебе указывает - направо-налево. Голоса не слыхать, будто ум твой или совесть подает знаки, без коих не обойдешься в жизни. А может, чутье подсказывает: езжай, мол, туда, эта дорога неверная. Хорошую службу сослужило ему чутье, когда странствовал он по белу свету. Обороняло от топей болотных, от чащоб непроходимых, выводило на ровную дорогу по холмам иль по лесу.
Но скоро холмы да березовые рощи окрест Хорлова кончились, и выехал Иван в широкую степь. На гребне последнего холма спешился, оборотился в последний раз на родимую сторонушку, оглядел бескрайний простор на много верст и устремил взор к востоку. Перед ним до самого горизонта шуршал и колыхался ковыль. Глаз у Ивана зоркий, не хуже, чем у Финиста Ясна Сокола, а ничего, кроме ковыля, не разглядел, потому и разглядеть-то было нечего. Ни деревца, ни зверушки, ни избушки. Только синее небо раскинулось над головой, а где оно с землею сходится - не видать, все дымкой серой подернуто. Потрепал Иван по шее Бурку, вспрыгнул в седло и направил коня на восток, к той безбрежной степи, к той сероватой дымке.
Ехал он день, и другой, и третий и уверялся, что зренье-то обманчиво: не так уж пустынна степь оказалась, как с первого погляду: то заяц порскнет из-под копыт, то вспугнутая птица мелькнет перед глазами, а то и голос человечий услышишь.
По большей части охотники - нелюдимые, в обветшалой, потрепанной одежонке, с настороженными очами, ровно у затравленной ими дичи. То и знай косятся на его меч, на лук да на щит, покуда не удостоверятся, что путник зла им не желает. Не один ужин разделил он в степи с охотниками, и все почитай с оглядкой садились по другую сторону костра. Далеко не каждый набирался храбрости с Иваном словом перемолвиться, да и говорили все больше о ловушках, капканах, о ценах на шкуры, о том, как редко встретишь по нынешним временам честного торговца пушниною.
Потом охотники стали попадаться реже и реже, зато волков Иван повидал поболе, чем за всю жизнь, и возблагодарил судьбу за то, что пустился в путь в такое время года, когда волкам есть чем поживиться, окромя проезжих царевичей. Со дня на день ожидал он приметить издали один из тех монастырей, что наобещал ему Стрельцин, но какое там - кругом степь да степь, разбойников и тех не видать. Да и с чего разбойникам забираться в этакую глухомань? Волков и зайцев не больно пограбишь, с охотников тоже спрос невелик. Чудилось Ивану, что даже птицы в небе над ним посмеиваются, а после и они с волками куда-то подевались, как вымерли.
Сколько дней он проехал, не видя ни единой живой души,- Иван уж со счету сбился. Но вот различили очи его в клубящемся тумане, середь голой степи высокие палаты с оградою, сложенной из серого камня, крытые голубой черепицею.
Натянул он поводья, привстал на стременах и спустя миг пришпорил коня. Покамест скакал, все щурился - уж не привиделись ли ему те палаты. Ни посада вкруг них не было, ни дорог, к ним ведущих,- высятся величаво и одиноко, ровно с неба упали. Иван уж догадался, чьи это владения, и подумывал с усмешкой, отыщет ли в ограде въездные ворота иль по примеру хозяина крышу ломать придется. Правда, крыльев нет у него, да и верхом на крышу взбираться непривычно.
К счастью, ворота все-таки сыскались - тесовые, крашенные в голубой цвет, подбитые серебряными гвоздями. А возле ворот росла высокая белоствольная береза. Сей дворец был первой постройкою, что попалась Ивану с той поры, как покинул он Хорлов, да и растений повыше ковыля давненько не встречал, оттого помешкал малость - полюбоваться тем и другим. И вдруг заметил, что сидит на верхушке березы сокол, на него пялится.
Иван-царевич махнул ему рукою, радуясь, что попал наконец по назначенью. Очи сокола безошибочно ему подсказали: не просто степной это хищник, выглядывающий беззащитного суслика. И впрямь, расправил сокол крылья, слетел вниз и трижды грянулся оземь, покуда не оборотился добрым молодцем.
- Добро пожаловать, шурин,- приветствовал его Финист.- Как живешь-можешь?
- Все бы ничего,- ответил Иван, спешиваясь,- кабы цельный свет не вздумал меня женить.
Финист рассмеялся, похлопал его по плечу. Тем временем набежала челядь, чтоб обиходить Иванова коня. Вслед за хозяином пошел он в палаты. А тут и Катерина слетела по широким ступеням, кинулась на шею, засыпала вопросами о житье-бытье, о батюшке с матушкой, о сестрицах милых.
Да, подумал Иван-царевич, замужество ей на пользу: во весь разговор ни разу не помянула об озере со студеной водою, за одно это надобно мужу ее спасибо сказать. Правда, разговору, как такового, и не было: Катерина задавала вопрос за вопросом, а он и слова не успевал вставить. Наконец Сокол вырвал его из сестриных объятий и повел сперва в башню, где уж была приготовлена опочивальня для дорогого гостя, а после в баньку.
