Джонатан Летем - Пистолет с музыкой
Тестафер так и сидел, привалившись к стене, а я держал его за шиворот. На его лице отчетливо читались все пятьдесят лет жизни в страхе. Изо рта капала слюна. Мне его даже жалко стало, ей-богу.
- Зайдем-ка внутрь и побеседуем, - предложил я, хотя голос мой был едва слышен.
Он молча кивнул и побрел, шатаясь, к главному входу. Насколько я мог судить, Дульчи старательно выполняла приказ: из пристройки не доносилось ни шороха.
Покои Тестафера отличались несколько большим вкусом и значительно большими размерами. Гостиная была светлой и просторной, во всяком случае так казалось после апартаментов Дульчи. Одну стену целиком занимали полки со старыми журналами в ярких пластиковых обложках. В открытую дверь виднелась кухня, облицованная бело-голубой плиткой, а за ней - заднее крыльцо. Тестафер прошел на кухню и прополоскал рот над раковиной, поболтав воду во рту, словно дегустатор вино редкого урожая. Когда он сплюнул, я не заметил крови, но моя рука до сих пор здорово болела, хотя крови на ней я тоже не заметил.
Приведя себя в порядок, доктор вернулся в комнату и стал передо мной. За это время самообладание к нему вернулось.
- Садитесь, - предложил он, и я сея.
Стол между нами - срез древесного ствола, отполированный до зеркального блеска. На столе ничего, кроме маленькой серебряной шкатулки, и я не особенно удивился, когда он открыл шкатулку и высыпал на стол горстку порошка.
- Вы очень настойчивы, мистер Меткалф, - сказал он, и я почти увидел, как его язык шарит по зубам и деснам, оценивая ущерб.
Я решил перейти прямо к делу. Мне осточертело прощупывать людей с нулевым результатом.
- Мне надо поговорить с Фонеблюмом. - Я постарался, чтобы это прозвучало должным образом.
- Надеюсь, что смогу вам в этом помочь, - осторожно ответил он. - Вы действуете не так, как люди из Отдела.
- Стараюсь.
- Я должен предупредить вас, что вы превышаете свои полномочия.
- Одно из преимуществ моей работы заключается в том, что я сам устанавливаю пределы своих полномочий, - сказал я. - Кто такой этот Фонеблюм, что ему так подчиняются?
Тестафер наклонился и начал измельчать порошок ножичком с рукояткой слоновой кости. Он глянул на меня из-под бровей и снова уставился на порошок, рассыпанный по блестящей поверхности. Солнце светило прямо на стол, и, пока Тестафер стучал ножичком, в солнечных лучах парили облачка белой пыли.
- Почти всю свою сознательную жизнь я провел в поисках ответа на этот вопрос, - ответил он, махнув рукой. - Мне неуютно в городе. Я не люблю людей. Я люблю готовить и слушать музыку. - Он убрал нож в шкатулку - Мы живем в мире компромиссов. В идеальном мире Денни Фонеблюму не нашлось бы места.
Я кивнул, чтобы поддержать разговор.
- Нас познакомил Мейнард, и мне известно только то, что их отношения были необходимы Мейнарду, хотя не знаю почему. Видите ли, он обыкновенный грязный гангстер. Но он имеет долю в делах Мейнарда, и я обнаружил это слишком поздно.
- А в ваших делах?
- Нет, нет. - Тестафер еще раз осторожно подвигал челюстью. - Фонеблюм умеет манипулировать событиями и кармой в своих интересах. Он мог бы испортить мне жизнь, но не делал этого. Но доли в моих делах у него нет. Ни кусочка. - Он достал из шкатулки трубочку и склонился над столом.
- Вы назвали его гангстером - чем он занимается?
Тестафер перестал нюхать, но разгибаться не стал.
- Я не знаю.
- А кто знает?
Тестафер выпрямился и рассчитанными, аккуратными движениями врача поправил рукава. Его лицо оставалось красным, но в целом вид уже был значительно лучше.
- Наверное, сам Фонеблюм.
- Не знаю, не знаю. У меня сложилось впечатление, что еще минута - и ваша овца все бы мне рассказала. Если вы не знаете, почему бы вам не пойти и не спросить у нее?
Говорить об овце ему явно не хотелось. Его пальцы с такой силой вцепились в колени, что костяшки побелели - точно так же, как в офисе при нашей первой встрече.
- Дульчи редко разговаривает с незнакомцами, - с усилием произнес он. Она очень... впечатлительна. - Он посмотрел на меня в упор и резко встал, словно его дернули за веревочку. - Вы еще молоды, - сказал он.
- Старше, чем кажусь, - фраза была заимствованная, но я повторял ее так часто, что считал почти своей.
- Вы не помните, как все было до Инквизиции.
- Нет, - согласился я.
Он подошел к полкам и взял один из старых журналов.
- Это телепрограмма, - сказал он. - У них было столько программ, что требовался справочник, чтобы выбрать, какую смотреть.
- Должно быть, держать такой журнал запрещено законом, - предположил я.
- Мне плевать. Я их собираю. Это мое хобби. Вот, гляньте. - Он протянул мне журнал, обернутый прозрачным пластиком. На обложке красовалась фотография циркачей - жонглеров или иллюзионистов, не знаю точно - и название их шоу. - Так что абстрактное телевидение - вовсе не шаг вперед, - продолжал он. - Ушло нечто, что было в порядке вещей. Целиком исчезнувшая форма искусства.
На меня это особого впечатления не произвело.
- Глядя на эти журналы, вы только вспоминаете то, что известно многим, даже если им этого и не полагалось бы знать. И телевидение здесь ни при чем. Пропало совсем другое: то, что объединяло разных людей. И для меня это не новость. Программы, о которых вы говорите, - всего лишь отражение этого.
- Вы не понимаете. Я говорю об утраченной форме искусства...
- Я никогда не видел древнего телевидения, - сказал я. - Но уверен, оно тогда мало отличалось от нынешнего. Искусство отражает культуру. Абстрактная дребедень сегодня просто показывает, насколько все паршиво. Вам кажется, что вы тоскуете по каким-то допотопным программам, а на самом деле вам не хватает простых человеческих отношений - того, чего сейчас больше нет. - Фразу я придумал только что, и она удалась.
Он забрал у меня журнал.
- Вы чувствовали бы себя иначе, если бы застали то время.
- Возможно. Послушайте, доктор, не то чтобы все это не интересовало меня, но я пришел сюда поговорить о Фонеблюме. Мне необходимо повидаться с ним.
Он осторожно поставил журнал на место и повернулся ко мне с загадочной улыбкой.
- Я понимаю, что вам это необходимо, - сказал он. - Хотя и не советую. Так или иначе, у меня нет возможности связать вас с ним. Фонеблюм появляется и исчезает, когда сам сочтет нужным.
- Вы знаете настолько больше, чем говорите, что это лезет из ушей, доктор. Что вас так пугает?
Его улыбка испарилась.
- Вы не понимаете. Если вы посмотрите на себя моими глазами, то увидите: вы с Денни Фонеблюмом одного поля ягоды. Помните это, когда встретитесь. Вы оба опасны, темпераментны, обожаете вламываться и требовать что-то от людей, которые с удовольствием не имели бы с вами дела. Вы оба навязываете другим свои убийственные нормы. Единственная разница между вами - это то, что Денни более последователен в своем зле он не рядится в тогу защитника общества - и к тому же опаснее вас. И если вас интересует мое мнение, я бы ставил на него.
