Эдгар Пенгборн - Зеркало для наблюдателей
— Люди думают строго определенным образом, Анжело. Они представляют себе двенадцатилетнего мальчика таким и никаким другим. Когда появляется ребенок, мысли которого не соответствуют его возрасту, у людей возникает ощущение, будто покачнулась земля. Это их пугает. — Я положил ему руку на плечо, желая донести до него то, что не выразишь словами.
Он не отстранился.
— Меня, Анжело, это не пугает.
— Нет?
Я попытался скопировать его изящное пожатие плечами:
— В конце концов Норберт Винер[13] поступил в университет будучи одиннадцатилетним.
— Да, и у него тоже были сложности. Я читал его книгу.
— Тогда тебе известно многое из того, что я пытаюсь объяснить. Ну, а как насчет других книг? Что ты любишь читать?
Он забыл об осторожности и воскликнул:
— Все! Все что угодно!
— Роджер![14]
Я стиснул его плечо, опустил руку и отправился наверх. Не уверен, но мне показалось, будто он прошептал мне вслед:
— Спасибо!
4
В полдень я сидел у себя в комнате, обдумывая свои действия и тщетно стараясь предугадать, какими будут следующие шаги Намира. Заглянул Ферман, разодетый и несерьезный. Заявил, что у него свидание с женой. В его возрасте, думаю, и в самом деле не стоит придавать особое значение воскресным визитам на кладбище. Он брал с собой Анжело и пригласил присоединиться к ним.
Его «развалюхой» оказалась модель 58-го года. Едва мы потарахтели по Калюмет-стрит, Анжело показал мне модели 62-го и 63-го. Их линии восхитили меня. Мои спутники вовсю болтали о машинах, и я оказался единственным, кто заметил этот серый двухместный автомобиль. Он все время держался позади нас. А когда мы покинули городские улицы, последовал за нами и на хайвэй.[15]
— Кладбище не в Латимере?
— Нет. Родственники Сузан были родом из Байфилда. Она пожелала, чтобы ее похоронили именно там. Около десяти миль. Она была Сузан Грейнгер. Говорят, Грейнгеры жили в Байфилде с 1650 года… А мой папа приплыл третьим классом.
— Как и мой дедушка, — сказал Анжело. — Кому это теперь интересно?
Ферман посмотрел на меня, прищурился и улыбнулся. Я сказал:
— Мир один, Анжело?
— Конечно. А разве нет?
— Мир один, а цивилизаций много.
Он выглядел взволнованным.
— Ну что ж, — сказал Джейкоб Ферман, — я из тех, кому нравится идея насчет единого мирового правительства.
— А я боюсь этого, — заметил я, наблюдая за Анжело. — Сделаться монолитными так же легко, как для индивидуалистов убить индивидуализм, не познав его. Почему бы не существовать семи или восьми федерациям — по числу основных цивилизаций?.. Федерациям, соблюдающим общемировой закон, признающий с их стороны право быть различными и неагрессивными?
— Думаете, мы когда-нибудь сможем получить подобный закон? — с сомнением произнес Ферман. — А каковы в этом случае гарантии против войны, Майлз?
— Гарантия только в моральной зрелости людей, и никаких других!.. Разумно организованные политические структуры могли бы оказать значительную помощь, но риск войны не исчезнет до тех пор, пока люди не перестанут считать, что можно оправдывать ненависть к чужакам и присвоение силой. Главное — человеческое сердца и умы, а все остальное — механика.
— Ого, да вы — пессимист!
— Вовсе нет, Ферман. Однако я напуган всеобщим стремлением видеть все исключительно так, как хочется тебе самому. В политике именно такое стремление дает волкам разрешение на вой.
— Хм-м… — Старик стиснул костлявое колено Анжело. — Как ты думаешь, Анжело, мы с Майлзом уже достаточно стары, чтобы не ломать голову над такими вещами?
Анжело отверг бы подобный сарказм со стороны кого угодно. Но не стороны дяди Джейкоба. Он хихикнул и нанес кулаком по плечу Фермана воображаемый удар. Так мы дурачились до самого Байфилда. Серый двухместный автомобиль продолжал плестись позади, и я перестал обращать на него внимание. Дорога была прекрасной, а мое воображение могло перегреться. Однако Ферман вел машину с медлительной осторожностью, так что большинство машин обгоняли нас. Едва мы притащились на автостоянку около кладбища, серый автомобиль прибавил скорость и пролетел мимо. Водитель пригнулся, явно не желая, чтобы его увидели.
Анжело был здесь не впервые: Ферман уже привозил его на кладбище. Мне бы следовало составить компанию Джейкобу и проводить его до могилы, но Анжело помотал головой и потащил меня на покрытый зеленью вал, расположенный в наиболее старой части кладбища. С точки зрения американца, там были совершенно древние захоронения, поскольку некоторые полуразрушенные надгробные камни были установлены еще три столетия назад, когда я был мальчиком. Анжело водил меня среди них без тени улыбки на губах, а ведь большинство молодых откровенно ржали бы, разглядывая труды давно умерших каменщиков, символически изобразивших ангелов круглоглазыми и с несколькими штрихами в камне вместо волос.
— Представляете, все, что у них было, — это песчаник или как его там…
— Да, за прошедшие столетия вроде бы научились обрабатывать мрамор.
— Конечно! — он рассмеялся. — Ну что такое эти несколько столетий?
Он сидел на валу, жевал травинку, качал ногой. Преисполненный спокойствия, с залитой солнечным светом седой головой, Джейкоб Ферман находился в полусотне шагов от нас и казался на своем острове созерцания более далеким, чем на самом деле. Он смотрел свысока на любую истину, которую видел в этом скромном землянином холмике и там, дальше, среди летних облаков и вечности. В человеке помоложе это могло бы показаться болезненно сентиментальным, по крайней мере для тех, кто всегда спешит навесить ярлыки на странности других. Но Ферман был слишком основательным и внутренне спокойным, чтобы беспокоиться о ярлыках. Потом он сел на землю и подпер голову рукой, безразличный как к сырости, так и к скрипу старческих суставов.
Анжело пробормотал:
— И вот так каждое воскресенье, хоть дождливое, хоть солнечное. Да-да, даже когда идет дождь. Разве что тогда он не сидит на траве… И зимой — то же самое.
— Думаю, он любил ее, Анжело. Ему нравиться быть здесь, где ничто не мешает думать о ней.
Тем не менее я блуждал среди призраков. Мой нос ощущал запах хлороформа, мои глаза видели, как юный геркулес с тупой физиономией нависает над Шэрон в дверном проеме, а потом снова замечали серый двухместный автомобиль, которому давно следовало обогнать нас. Мелочи… Не случилось ничего угрожающего, кроме смерти Беллы. Тепло и прелесть этого дня делали абсурдным предположение, будто впереди может ждать угроза. Но даже в залитых солнцем тихих джунглях вы вдруг можете заметить краем глаза промелькнувшее среди зелени черное с оранжевым, полосатое нечто. А потом зашуршат среди полного безветрия листья… Я деланно зевнул, надеясь, что зевок покажется натуральным и придаст небрежность заданному вопросу.
