Грэхэм Мастертон - Колодцы ада
- Доказано было что-нибудь?
- Ничегошеньки. Были какие-то незначительные споры в Уэндельском институте, но в конце концов их определили как мистификацию или абсолютно случайную мутацию. На самом-то деле они просто не подводились ни под одну из известных теорий развития млекопитающих и проще было их опорочить и забыть.
Я отпил немного виски и поинтересовался:
- Это все?
- Еще одна вещь, - сказала Рета. - В Катеке, в Индии, в 1925 году была вспышка так называемой проказы, но английский доктор, который лечил большинство пациентов, написал отчет, в котором говорилось, что это была вовсе не проказа. Он писал, что это была форма окостенения, - ну, ты знаешь, что-то вроде костяных наростов. Он решил узнать, что вызывает это окостенение и в конце концов решил, что источник болезни - местная питьевая вода. В том году были сильные муссоны и реки вышли из берегов и залили колодцы и систему каналов.
- Как он описал это окостенение? - спросил я у нее. - В какой форме это проявлялось?
- Он сделал больше, - ответила Рета. - Он приложил чудесное описание с рисунками.
- Он сделал рисунки?
- Конечно, - сказала она. - И что самое ужасное, его отчет потеряли лет двадцать назад. Его взяли из библиотеки Гарвардского института и не вернули.
Я потянулся за сигарой и закурил.
- Какая жалость, черт возьми! Я бы хотел посмотреть эти рисунки, даже если это не то, что было у Оливера Бодина.
- Знаешь, я тоже посмотрела бы, - сказала Рета. - Но мне все-таки удалось достать кое-что. Я позвонила своему преподавателю, он на пенсии и живет в Майями. Он видел этот отчет, когда был студентом. Он думал, что это врач, Остин, сошел с ума и не уделил отчету особого внимания. Но он помнит один необычный отрывок.
- Какой? - спросил я.
- Он сказал, это было в том месте, где Остин описывает пациента, к которому он ездил на реку Махднади в 1925 году. Остину пришлось проехать пятьдесят миль через стену дождя и грязи, прежде чем он нашел эту деревню, и он сильно устал, когда все-таки добрался туда. Так что его впечатления могут быть искажены из-за усталости. Его отвела в отдельно стоящую хижину на краю деревни какая-то старуха. Хижина была погружена в полумрак, на окнах были занавески, а на двери висел полог. На кровати кто-то лежал, но Остину сложно было что-нибудь разглядеть, а старуха настаивала, чтобы он не приближался к больному и не осматривал его. Остин написал, что он различил в темноте тяжелую закостеневшую голову и руку, которая в сечении походила на овал и имела тускло отсвечивающую кожу. Также он писал, что голос пациента был хриплым и его сложно было понять.
- Продолжай, - сказал я ей. Описание ракообразного пациента вызывало у меня беспокойство. Прикрывая глаза, я видел перед собой закостеневшие бедра и ягодицы Оливера Бодина и панцирь в ванной.
- А больше ничего и нет, - сказала Рета, - за исключением того, что Остина затошнило от "вони гниющей рыбы, которая была такой сильной, что я думал, что задохнусь".
- Точно, - тихо сказал я. - Точно то же самое сказала Элисон о воде, которую я взял из их колодца и то же почувствовал помощник Картера в доме Бодинов. А затем и я это почувствовал. Сильный, подавляющий все запах рыбы.
Рета сказала:
- Я не знаю. Я думаю, здесь есть какая-то связь. Но мы не должны приходить к незрелым заключениям. Только потому, что Остин почувствовал запах рыбы в 1925 году и Элисон Бодин учуяла рыбу вчера, мы не должны думать, что установили научную связь, которая не подлежит сомнению. Множество вещей пахнут рыбой, в том числе и сама рыба. Ты знаешь, как пахнет перегревшаяся штепсельная вилка?
- Я знаю, что в доме Бодинов не было перегревшихся вилок, - сказал я ей. - И я не думаю, что у пациента Остина на берегах реки Махднади была перегревшаяся вилка, если только, конечно, на голове у него не было электрических пробок.
Рета не засмеялась. Вместо этого она сказала:
- Я знаю, что есть соблазн сделать из этого вывод, но этого делать не следует. Ситуация слишком серьезная, чтобы делать ошибки. Надо сделать еще не один десяток анализов, прежде чем что-нибудь прояснится.
- А что рисунки Остина? - спросил я. - Твой преподаватель помнит, что на них было?
- Так, местами. Это были просто наброски рук и суставов. Детали вырисованные и аккуратные, но не очень запоминающиеся.
- Какая жалость, что отчет потеряли, - повторил я.
- Я понимаю, - сказала Рета. - Я даже звонила в библиотеку и заставила их поискать, кто их взял. Но архив не простирается до 1925 года. Они списали его как украденный.
Я допил виски.
- Я думаю, пока это все, что есть. Пока, конечно, не получили отчета о вскрытии и не слазали в колодец. Как насчет пообедать?
- А ты не пойдешь спать?
- Не-а. У меня плохие сны. И не люблю спать один, я уже говорил. Как насчет "Айрон Кети" в час?
- Хорошо, - согласилась Рета. - Только не давай мне слишком много вина.
- Конечно, не буду, - заверил я ее. Мне нет нужды напаивать девушку, чтобы произвести на нее впечатление.
- А я об этом и не думала, - парировала Рета. - Просто мне сложно работать под парами алкоголя.
- Доверься мне, ученый ты человек, - сказал я. - Увидимся позже.
"Айрон Кети" - это ресторан в колониальном стиле, расположенный в элегантном белом здании в нескольких милях к северу от Нью-Милфорда. Это такое место, где можно обедать часами в окружении престарелых матрон из Коннектикута, которые носят эластичные чулки и белые волосы которых уже редеют. В это время туда-сюда носят тарелки с аккуратно разложенными и хорошо приготовленными салатами, авокадо, и вообще царит спокойная аристократическая атмосфера.
Рета и я сидели за столиком у окна, потягивая белое вино и смотря на багряные склоны осеннего сада.
Рета была привлекательна, как никогда. В сером свете осеннего неба ее карие глаза стали полупрозрачными, а почти белые волосы сияли мягко и притягательно.
Я сказал:
- Не могу себе представить, как ты встречаешься с Поросенком Пэкером.
- Ты ревнуешь?
- А что, нельзя?
- Ну, - сказала она, мягко улыбнувшись, - ревность - это самое разрушительное чувство. Оно разрушает того, кто ревнует, а также и того, кого ревнуют.
- Я не сгораю от ревности, - сказал я, смотря на нее сквозь край бокала, - просто немножко ревную. И удивлен тоже. Я не понимаю, чего не в состоянии дать я, что может дать этот болван. Не говоря, конечно, о пятидесяти фунтах выпирающих отовсюду мышц.
Она опять улыбнулась и отвела глаза.
- Может, меня привлекают выпирающие мышцы, - сказала она. - В конце концов, многих мужчин привлекает выпирающая ткань на груди.
- А что такого есть в выпирающей на груди ткани? - поинтересовался я, и, наверное, несколько громче, чем следовало. Старая леди в фиолетовой шляпе повернулась и уставилась на меня сквозь свое пенсне. Я одарил ее успокаивающей улыбкой и прошипел:
