Васил Райков - Планета под замком
- Верно, Юли? - спросил дядя Андри.
Юли молчал. Он был сейчас далеко, там, с Яном и доктором Нордстеном, с Полли и Александром, которые стали так близки и дороги ему, словно он знал их с тех пор, как помнил себя.
- Ты, может быть, устал? - спросил дядя Андри.
Мальчик укоризненно взглянул на него.
- Давай посмотрим немного телевизор, наверное, будут передавать что-нибудь с Луны.
Юли категорически воспротивился. Как дядя не понимает, что он терпеть не может все эти передачи, быть всегда лишь зрителем, а не участником разных событий, получать все готовым, разжеванным ...
Нет, дядя Андри был неглупый человек и отлично понимал все эти вещи. Он заметил, как изменился Юли со вчерашнего дня, когда капризничал и не находил себе места. Дядя Андри очень хорошо знал, что внутренний мир ребенка гораздо богаче всего того, что мог предложить ему нынешний век технических чудес. Фантазия ребенка не нуждается в технических достижениях - большинство людей забывает об этом. Только воображение ребенка может превратить обыкновенную картонную коробку в космический корабль и подводную лодку одновременно... И еще дядя Андри понимал, что лучше всего продолжать чтение этого таинственного дневника, который захватил и его самого, не меньше,, чем ребенка.
21 октября
Вся ночь прошла в ожидании. Полли включил музыкальный автомат, одна веселая мелодия сменяла другую. Мы с Александром работали. Он стерилизовал ампулы для сыворотки, которую я приготовлял, испытывая то трепетное чувство, всегда охватывавшее меня в атмосфере лаборатории.
Ян не вернулся утром. Легкое беспокойство за него мало-помалу превратилось в тревогу. Руки у меня начали дрожать и все время потели. Я уронил только что приготовленную ампулу с сывороткой и ужасно рассердился на себя, словно в этой склянке заключалось наше спасение, и моя неловкость все погубила ...
Полли по обыкновению выражал свое волнение вслух.
- Если этот фокус удастся, Анри, я начну изучать биологию.
Александр время от времени выглядывал в иллюминатор, но ему явно не хотелось, чтобы мы заметили его тревогу, поэтому он делал вид, что совершенно поглощен мытьем склянок.
Не вернулся Ян и к обеду.
- Если он через два часа не явится, я пойду за ним, - решительно заявил Александр.
Два часа прошли, но Ян так и не вернулся. Тогда мы решили приготовить последнюю дозу сыворотки и отправиться за ним втроем. К вечеру наше терпение иссякло. Когда же мы друг за другом вышли из корабля, то увидели возвращающегося Яна. Он шел очень медленно и, заметив нас, вяло помахал рукой.
- Лучше бы мы взяли с собой в экспедицию мумию Тутанхамона, чем этого типа, - проворчал себе под нос Полли, потому что поляк молчал, а выражение его лица ни о чем нам не говорило.
Ян поставил на песок сумку и присел рядом с нею.
- Не подействовало, - сказал он.
Подавленные этим известием, мы молчали. Никогда еще неудача не действовала на меня столь угнетающе.
Я попытался было сказать что-нибудь, ободрить товарищей, но не смог вымолвить ни слова.
Не глядя на нас, Ян продолжал:
- Сделал укол матери. Вечером температура спала, дыхание улучшилось. Пульс стал нормальным. Я думал, что это благодаря сыворотке. Очень скоро, однако, состояние больной резко ухудшилось. К утру она потеряла сознание и час назад умерла.
Ян пнул ногой камешек, с безразличием посмотрел на нас и добавил: - Вот и все!
Потом он встал и пошел к звездолету.
Полли, прищурившись, поглядел ему вслед и громко сказал: - И говорит об этом так, словно делает грамматический разбор какого-нибудь идиотского изречения!
Ян даже не обернулся. Александр последовал за ним.
Мы остались вдвоем с Полли. Долго молчали. Сыворотка не действовала ...
Стемнело. У этой планеты нет спутника,, и звезды кажутся здесь крупнее и ярче. Я посмотрел вверх, на искрящийся небосвод. Еще в детстве я вообразил, что созвездие Ориона - мой покровитель и друг, поэтому теперь я, сам того не сознавая, искал его в небе. Но его не было. Странно, в это время года оно должно находиться там! Я смотрел, ничего не понимая, пока не сообразил, что надо мною совсем другое небо. Здесь все было другое, даже и созвездия. И вопреки всему в этом новом, совсем необычном чужом мире человек не мог уйти от самого себя ...
Сыворотка не действовала ...
Почему? Может быть, была слабой, а может быть, мы ошиблись в диагнозе. К сожалению, и в том, и в другом случае мы ничего уже не могли предпринять...
- Анри, а почему бы нам не взять кровь для сыворотки у мальчика? Ведь он же выздоровел ...
Я махнул рукой.
- Нельзя, Полли. Антивирусный препарат уничтожает возбудителя болезни, но не создает иммунитета. Через несколько месяцев мальчик может заболеть снова.
- Наш мальчик? - не поверил Полли.
- Да!
- Чертовская эта паука, - процедил физик сквозь зубы в полном отчаянии.
Мы помолчали.
- Анри, - через некоторое время снова заговорил он, - ты веришь, что наши сигнальные ракеты будут обнаружены?
- Здесь слово за тобой.
- Верно ... - Он вздохнул. - Я просто так спросил. В сущности вероятность обнаружения ракет равна нулю, почти нулю.
Снова наступило тягостное молчание.
- Значит, все туземцы обречены, - взорвался вдруг Полли. - Все до одного! Нам не с кем будет даже словом перемолвиться!
Я невольно усмехнулся. Было что-то трогательное в этом трагическом заключении. Поглощенный мыслью о судьбе обитателей планеты, он забыл, что мы совсем не понимаем их языка, что образ их жизни чужд нам.
Но мне было понятно его волнение. Полли видел в них прежде всего людей. Он рассматривал все происходящее с этой точки зрения, которая является, на мой взгляд, единственно правильной. Интересно, как бы реагировал этот же самый Роберт Полли,, если бы несколько лет назад узнал из газет, что эпидемия уничтожила жителей целой планеты? Тоже не спал бы целую ночь? Это очень важный вопрос. Потому что чувство долга у нас подсознательно ограничено во Времени и Пространстве. Мы станем настоящими людьми только тогда, когда эти границы исчезнут. Справедливость, осуществленная на Земле, не означает, что миссия человечества на этом закончилась ...
Было время, когда люди тревожились о том, что они будут делать, если в их жизни все устроится, страдания исчезнут и труд превратится в насущную потребность, в источник радости. Теперь мы знаем, как излишни были эти тревоги. Совершенствование человека - это развитие чувства ответственности. Некогда опасались, что люди утратят свою индивидуальность, превратятся в подобные роботам схемы. Мне кажется, что лет двести назад люди были гораздо однообразнее, чем теперь. Их делала похожими друг на друга забота о существовании, о хлебе насущном, забота о завтрашнем дне. . .
