Юрий Тупицын - Инопланетянин
- О, с целой кучей людей, - пожала она обнаженными плечами.
- Я говорю о рослом бородатом мужчине.
- Да ты посмотри, сколько тут рослых и бородатых!
И в самом деле, бороды тогда, что называется, вошли в моду, особенно среди художников, музыкантов и других служителей муз, поэтому примета, указанная Мейседоном, была не очень-то характерной. Мейседон постарался забыть об этой историйке, но если у него раньше и мелькала иногда мысль о посещении Флинна, то теперь она уже больше не возникала.
Именно об этой театральной истории и о Роберте Флинне и вспомнил Мейседон, терзаясь муками сомнений и ревности после разговора со стариком Милтоном. Почему бы не поговорить с художником? Судя по всему, это честный и откровенный человек. Вряд ли он был тем самым любовником, который вскружил голову бедной Сильвии, она по меньшей мере лет на десять старше Флинна. Если между ними что-то и было, то легкая интрижка, не более того. Но можно надеяться, что Флинну хоть что-нибудь да известно о тайной, неизвестной Мейседону жизни Сильвии. Генри никогда бы не решился на откровенный разговор такого рода с человеком из своей среды, с офицером или бизнесменом, но Флинн - совершенно иное дело. Он был художником, представителем мира богемы; обычные условности, определяемые хорошим тоном и так называемыми правилами приличия, в представлении полковника на него не распространялись.
У Мейседона была тренированная память профессионального разведчика, поэтому он без особого труда отыскал оригинальный дом художника. Ему открыла женщина средних лет, Мейседон затруднился бы сказать, какую роль она играла в этом доме и кем приходилась хозяину: матерью, служанкой или сестрой, ясно было только, что это не жена. Собственно, Мейседон не знал, женат та художник, но именно с женой ему меньше всего хотелось бы встретиться. Наверное, Мейседон выглядел достаточно солидно, во всяком случае, ему без каких бы то ни было вопросов разрешили пройти в мастерскую. В ответ на приветствие Мейседона Флинн буркнул не оборачиваясь: "Доброе утро", - и продолжал работать над холстом.
В блузе с закатанными по локоть рукавами, с палитрой и кистями бородатый Флинн выглядел весьма картинно и импозантно. День был пасмурный, рабочее место подсвечивали софиты, спектр излучения которых был подобран так удачно, что казалось - мастерская освещена утренним солнцем. На холсте был изображен огромный, во все полотнище, стилизованно, но очень четко выписанный женский глаз; бровь, часть щеки и прядка волос едва выступали из туманного полумрака. Глаз смотрел прямо на Мейседона понимающе и скорбно, из угла его скатывалась крупная, играющая веселыми серебристыми искрами слеза.
- Я бы хотел поговорить с вами, мистер Флинн.
- А я бы не хотел, - рассеянно сказал художник, отступая от картины на два шага и меняя кисть.
- Помнится, вы приглашали меня.
- Что из того? - Художник прищурился, откинул назад голову, разглядывая свою работу, и снова приблизился к холсту. - Зайдите в другой раз.
Но Мейседон отнюдь не был расположен откладывать свой разговор.
- У меня совершенно неотложное дело, - проговорил он с тем большим нажимом, что сознавал - несет явную нелепицу.
Флинн резко обернулся, вид у него был довольно свирепый; можно было подумать, что в левой руке у него щит, а в правой - кинжал, которым он намерен без малейшей жалости проткнуть ненавистного врага. Мейседон сдержанно поклонился.
- Вы что же, не видите, что я работаю? Вы думаете, черт побери, что время только для вас деньги? - начав эту сентенцию довольно яростно, Флинн закончил ее не очень уверенно. Хмуря брови, он все более пристально вглядывался в лицо визитера.
- Видимо, вы забыли меня, - начал было Мейседон, но Флинн не дал ему договорить. Лицо художника расплылось в широкой улыбке. Он швырнул палитру и кисти прямо на пол и шагнул к Мейседону.
- О, Генри! Рад вас видеть!
После традиционного в таких случаях рукопожатия, фамильярного похлопывания по плечам и по спине (Мейседону пришлось ответить тем же) художник потащил его в уголок мастерской, где стоял удивительный стол в окружении не менее удивительных кресел. Столешница была сделана из цельного среза дерева оригинальной, очень неправильной, но близкой к кругу формы диаметром футов около шести, покоилась она на узловатых корнях, словно бы вырастая из пола. А кресла были сооружены из старых пней, причем сиденья были вырублены в столь искусной форме, что Мейседон никак не ощутил жесткости дерева, - ему показалось, что он опустился в мягкое кресло. Ничего подобного Мейседон не видел во время предыдущего посещения мастерской.
- Сам делал, дизайн высшего качества. - Флинн захохотал и похвалился: Предлагают бросить живопись и поработать для салонов финансовых тузов и деловых боссов. Да ну их к черту!
Художник сел не в кресло, а прямо на стол, и пошлепал ладонью по дереву.
- Клен, трехлетней выдержки. И даром! То есть, я хочу сказать, что он не стоил мне ни цента, только труд и время. Я и хозяину отгрохал такой же гарнитурчик. - Флинн небрежно пнул ногой одно из кресел. - А это из лиственницы. Вечная продукция. Лиственница - удивительное дерево, со временем она становится только крепче.
Художник болтал, а Мейседон вежливо улыбался и думал, как бы побыстрее и половчее повернуть разговор в нужную сторону. И опыт, и интуиция подсказывали, что в такой ситуации лучше сразу брать быка за рога.
- Я ведь к вам по делу. Роб, - сказал он, воспользовавшись паузой.
- Да ну?
- И по весьма щекотливому.
- О! - Флинн засмеялся. - Какой-нибудь заказ? Да вы не стесняйтесь. Генри. Я свиреп только с виду, а так-то - человек нежный и сговорчивый.
Мейседон набрал в грудь побольше воздуху и, как это говорится, прыгнул в холодную воду.
- Простите, Роб, вы знакомы с некоей Сильвией, - полковник запнулся, с Сильвией Хаксли?
- А-а, с этой потаскушкой! Как же, знаком. - Художник передернул плечами. - Настоящая стерва, но дело свое знает.
Мейседон обладал профессионально поставленным самообладанием, но фраза Флинна, произнесенная обыденным, будничным тоном, чуть не вышибла его из кресла. Видимо, лицо Мейседона отразило нечто, замеченное цепким взглядом художника.
- Удивлены? О, эта особа не лишена примитивной животной хитрости. Она из богатой семьи, а муж у нее какая-то шишка в Пентагоне. Ну, и она, избегая приключений в вашингтонском обществе и в околовоенной среде, научилась ловко обделывать свои делишки на стороне.
- Вы уверены в этом? - негромко уточнил Мейседон.
- В каком смысле? Вы не доверяете молве и предпочитаете сведения из первых рук? - Художник улыбнулся. - Вас интересует, спал ли с ней персонально я?
