Юрий Тупицын - Инопланетянин
- Золото для меня не цель, а лишь средство, мистер Кейсуэлл.
- А цель? Какова ваша цель?
Клайнстон мягко улыбнулся.
- Мы поговорим об этом позже, если состоятся наши повторные контакты. А сейчас, извините, мы вынуждены торопиться.
- Что ж, поторопимся. - Кейсуэлл повернулся к детективу. - Надеюсь, Рэй, вы не сердитесь на меня за некоторую резкость?
- Что вы, сэр! - совершенно искренне удивился Харви. - Я знаю свое место.
И, поднявшись на ноги, уже другим, деловым тоном сказал:
- Итак, сэр, вы даете нам пятьдесят тысяч в обмен на семь слитков. Затем провожаете нас в ангар, вместе с нами осматриваете самолет, проверяете его заправку и готовите к полету. И, наконец, там же, в ангаре, засыпаете до утра.
Заметив, как изменилось лицо советника, Клайнстон поспешил добавить:
- Это будет спокойный сон под действием умеренной дозы патентованного снотворного, только и всего. Мы уже приготовили превосходный спальный мешок! Это ваш собственный мешок, мистер Кейсуэлл. В шесть часов утра будет снят отбой, вас начнут искать, и уж никак не позже семи вы примете ванну!
Ночь была звездной и тихой. В ходе последних суток наступило похолодание, и прежде неугомонные сверчки, эти крохотные кузнецы с серебряными наковаленками, затаились, примолкли. Лишь порою, когда дремотной волной накатывал порыв теплого ветра, недовольно шуршали уставшие за лето и невидимые сейчас травы. Линклейтор курил сигару, привалившись спиной к кузову автомобиля, загнанного в кустарник. Хобо нервничал, то и дело поглядывая на светящийся циферблат часов. Если операция там, в доме советника президента, прошла успешно и развивалась строго по намеченному плану, то самолет должен был пролететь над его головой около получаса тому назад. Конечно, в таких делах получасовая накладка - это не причина для серьезного беспокойства, но тем не менее Хобо нервничал. Сам категорически настаивал, чтобы никакой радиосвязи! Любая мелочь могла демаскировать и провалить операцию. Настоять настоял, а теперь нервничал, как мальчишка.
Докурив сигару, Линклейтор не бросил окурок, а распахнул оставленную приоткрытой дверцу машины, тяжело взгромоздился на сиденье, нащупал в полном мраке пепельницу и аккуратно запрятал туда окурок. Чем меньше улик, тем лучше. На секунду расслабившись всем своим рыхлым телом, Хобо ощутил флягу во внутреннем кармане плаща и уже в который раз со злобой подавил желание приложиться к ней. Еще сигару? И так уже противно во рту!
Далекий посторонний звук заставил Хобо вздрогнуть и с неуклюжей поспешностью выбраться из машины. Он не ошибся! Это был долгожданный звук предвзлетной пробы реактивных двигателей - одного, потом другого. Сердце, давно изношенное, отравленное алкоголем сердце, билось так гулко и нервно, что Хобо неверной рукой достал из кармана давно подготовленную таблетку, бросил в рот и раздавил вставными зубами. Ровный, деликатный звук маломощных двигателей окреп и тягучей, долгой нотой повис между звездным небом и темной, спящей землей. А еще через несколько секунд Хобо увидел аэронавигационные огни самолета - красный и зеленый. Они быстро приближались вместе со звенящим гулом работающих на взлетном режиме двигателей. Вот они неторопливо мигнули - раз, два и три! И снова - раз, два и три! Самолет шел всего метрах на пятидесяти, а поэтому буквально промелькнул над головой Хобо. Он повернулся вслед самолету и теперь видел уже не два, а три быстро удаляющихся огня - красный, белый и зеленый. Но видел их Хобо плохо, огни дрожали и размывались, как будто он смотрел на них через стекло, заливаемое потоками дождя. Хобо плакал. Он плакал, потому что ему уже пятьдесят лет, потому что он уже давно не Хилари Линклейтор, а Хобо. Полицейский Хобо, бродяга Хобо, пьяница Хобо. Еще он плакал потому, что сейчас в звездном небе растаял след человека, в которого он сначала грубо и нехотя, а потом нежно вложил часть своей души. Он плакал и сам не знал почему - просто плакал, вот и все.
