Виктор Федоров - Метагалактика 1993 № 3
Нет, моему взору не предстала эта предосудительная сцена, которую всего минуту назад так ярко нарисовало разгоряченное воображение, однако то, что я увидел, до такой степени не укладывалось в голове, что, потеряв всякую осторожность, я чуть ли не полностью вошел в дверной проем.
Понурив голову и неестественно согнувшись, Роберт Хугнер пребывал в глубоком кресле, не переставая смотреть в сторону камина, где стояло прекрасное творение неизвестного умельца. Даже сейчас, после посещения подвала я напрочь отказывался верить, что вижу перед собой всего лишь куклу, настолько линии ее фигуры и черты лица были насыщены молодой свежестью непорочной жизни. Казалось, еще одно мгновение, и плененный чарами ее неповторимых, тронутых кокетливой улыбкой глаз, я готов буду, позабыв обо всем, броситься к ее ногам, но тут неизвестно откуда взявшийся сквозняк вдруг поднял тяжелую штору на окне, заставив тем самым Хугнера выйти из оцепенения, а меня еще плотнее прислониться к стене. Подскочив с кресла, мой брат вступил в отчаянную схватку с разбушевавшейся шторой, но силы оказались неравными. Очередное дыхание сквозняка сорвало полотно с петель и, падая, оно поглотило в бесчисленных складках Роберта Хугнера, Я только с ужасом наблюдая, как плененный материей, он продолжал беззвучно бесноваться на ковре, однако переступить порог комнаты я так и не смог, начиная питать поистине непреодолимый страх перед стоявшей у камина куклой, лицо которой, как мне показалось, повернулось несколько в сторону. Я был настолько этим поражен, что с немалым запозданием заметил, как огромное окно со звоном распахнулось и ураганной силы ветер, ворвавшись в покои с диким ревом, стал сокрушать все на своем пути. Мое лицо в один миг оказалось обожжено колючей ледяной прохладой, но и этот безумный порыв стихии не в силах был заставить меня закрыть глаза.
Сначала неистовые порывы воздуха сорвали с куклы черную шаль, после чего ее прекрасное лицо буквально утонуло в бушующих волнах длинных волос. Сказочное изваяние чуть покачнулось и, опередив мою самую ужасную догадку, рухнуло в зев пылающего камина. На какое-то мгновение чудовищный столб огня, породивший невыносимый гул в дымоходе, сделал фигуру куклы невидимой. С калейдоскопической быстротой длинные языки пламени меняли свою окраску, то угасая, то, казалось, врываясь в комнату, наполняя ее нестерпимым жаром. Именно в один из таких промежутков, когда столб бушующего огня заметно спал, я и стал свидетелем той леденящей душу картины, наложившей на мою память несмываемый отпечаток до самых последних дней. Словно в самом кошмарном сне, я видел, как объятая желтым пламенем кукла адски корчилась в огромной пасти старинного камина, протягивая в мою сторону сильно обожженные тонкие руки. Еще через секунду комната озарилась нечеловеческим воплем, тотчас смешавшимся с новым неистовым порывом холодного ветра, который и захлопнул передо мной обе створки тяжелой дубовой двери. Ужасная картина с пылающим камином и его жертвой исчезла, и наступившая полная темнота, как и в последнюю ночь моего пребывания в своем столичном имении, спасла меня от разрыва сердца, препроводив в мир, где перестает существовать даже память.
Можно только представить, через какую страшную пытку прошло мое воображение, если проснувшись на следующий день, я даже не счел нужным удивиться почему я пребываю одетым в кресле своей спальни, плотно сжимая пальцами окурок погасшей сигары. Далеко не сразу заметил я и стоявшего здесь же мерзкого Джонатана, с коварной улыбкой посматривающей на буфет, где все еще покоились три распечатанные бутылки. Я уверен, что именно это обстоятельство и заставило меня подскочить с места так, будто я вообще не спал.
Итак, все повторилось в той же последовательности: сначала чрезмерное увлечение вином, потом болезненные, сводящие с ума размышления, и наконец адские видения, завершившиеся густой, беспробудной темнотой. В Лондоне об этом догадывались доктор Гэлбрейт и мой слуга, но какое впечатление я произвел здесь! Надеясь найти ответ на этот ужасный вопрос, я вновь краем глаза взглянул на проклятые бутылки и перевел взгляд на Джонатана, лицо которого уже не выражало ничего.
— Мне приказано передать, сэр, что отъезд сэра Роберта перенесен на сегодня и в его распоряжении осталось не более двух часов. Принимая во внимание вашу усталость с дороги я не решился разбудить вас ранее полудня. Теперь же сэр Роберт ждет вас в гостиной.
— Благодарю вас, Джонатан, — мрачно ответил я, не переставая чувствовать легкое головокружение, — я не задержу сэра Роберта и сейчас же спущусь.
Данное обещание явиться в гостиную я исполнил, тем не менее, только через добрых четверть часа, встретив своего брата уже не в зале с камином, а под мрачными сводами главной галереи. Как ни трудно в это было поверить, но в первые мгновения нашей встречи я даже засомневался, что предо мной именно Роберт, а не какой-либо незнакомый старец с обвислыми, словно жерди, худыми руками. Было бы смешным сказать, что после ужасной ночи я выглядел свежо, но у меня подкосились ноги, когда при тусклом свете фонарей я увидел пепельно-серое лицо своего брата, полное бескровие которого делало из него зловещего, давно усопшего мертвеца. Кое-как ответив на скупое приветствие, я, словно безвольное создание, засеменил но его стопам, только с немалым трудом догадываясь, что затеял он на сей раз.
Минуя просторный холл, Роберт Хугнер провел меня доселе неизвестным проходом, напоминающим тоннель, и вскоре мы оказались на свежем воздухе рядом с парадным подъездом, неподалеку от которого стоял старый закрытый экипаж.
— Ну, вот для меня все и кончено! — довольно громко воскликнул мой брат, не скрывая в голосе нотки восторга.
Что-то пробубнив в ответ, я недоверчиво взглянул в его сторону и тут был окончательно поражен тому, какое изменение претерпела его внешность. Заметно оживившись и повеселев, он в одно мгновение сбросил уродливую маску глубокого старика, превратившись в человека, по меньшей мере не внушающего отвращения. Изменение в его поведении каким-то образом коснулись и меня, несколько сгладив в памяти непостижимые события первых двух ночей. Все вдруг предстало в совершенно ином свете, хотя, признаюсь, стоя тогда на ступеньках парадного подъезда «Поющего Камня», я даже не пытался взять в толк, почему при виде экипажа на бледном лице Роберта Хугнера проступил отчетливый румянец. На какое-то мгновение мне даже показалось, что наступает та долгожданная минута, когда просветление на душе Роберта подтолкнет его наконец к искренности, но Боже, как мог я позабыть о том, что даже течение жизни проходит здесь совершенно в другой плоскости, не имея решительно ничего общего с той, которую покинул я до сих пор неизвестно зачем.
