Владимир Свержин - Ищущий Битву
Насколько я имел возможность наблюдать, старый замок переживал не лучшие дни. Видимо, то же нашествие вестфольдингов, которое сделало Фогинг замком призраков, немилосердно прошлось по Ройхенбаху. Наскоро заделанные проломы в стенах темнели уродливыми шрамами, подвесной мост был начисто разрушен, а на его месте красовался свежесколоченный бревенчатый настил.
Мои провожатые медленно поднялись на холм и принялись стучать в ворота. Я оглянулся. Там, где я ожидал увидеть засаду, в кустах поблескивали каски и раздавались приглушенные голоса. «Сколько ж вы тут, бедняги, сидите? – вздохнул я. – И все попусту». В воротах показался стражник.
– А, это вы! Заходите скорее, его честь ждет.
Всадник, за плечами которого я проделал путь до замка, провел меня через замковой двор к невысокой башне, между камнями которой кое-где проглядывала трава, а на боевой галерее нагло зеленела одинокая молодая береза.
Миновав еще одного стражника, мы поднялись наверх и остановились перед тяжелой дубовой дверью. Бравый вояка как-то вдруг сник и тихо поскреб темные от времени доски.
– Какого дьявола! Кого там еще черти принесли? Входи, разрази тебя гром, – прогремело из «кабинета». Солдат приоткрыл дверь, пропуская меня вперед.
– А, это ты, монах! Где тебя сатана таскал столько времени?
Первое, что я увидел перед собой, войдя в комнату, была, спина. Мускулистая спина, щедро украшенная свежими рубцами от кнута. Ее несчастный обладатель стоял на коленях со связанными руками, все время норовя упасть на пол.
– Стой, негодяй! Я с тобой еще не так поговорю! – Обладатель громового голоса подошел к бедняге и, ухватив за волосы, поднял на ноги.
– Мир вам, дети мои, – произнес я, входя, голосом, который можно было мазать на хлеб.
– Чертово брюхо! Кто тут толкует о мире? Да я готов оторвать этому недоношенному идиоту голову и выкинуть ее на корм свиньям.
«Матерый волчище», – подумал я, разглядывая обладателя громового голоса. Да! Скажу я вам, это был примечательный образчик человеческой породы. На вид «старине Фрицу», а это был, без сомнения, он, можно было дать лет сорок. Но только недосмотром судьбы или же особо благоприятным расположением звезд в момент его рождения можно было объяснить столь большую продолжительность его жизни.
Через весь лоб Фридриха фон Норгаузена тянулся длинный глубокий шрам, подтверждающий версию Лиса об особой прочности здешних голов. Второй шрам пересекал губы рыцаря, навек складывая их в какую-то зловещую усмешку. Как я успел заметить, одно плечо его было чуть выше другого, а при ходьбе он сильно приволакивал ногу. Но я готов был поклясться, что, пожелай он действительно оторвать голову несчастному, все было бы кончено раньше, чем мне бы удалось прочитать «Credo». Длинные его, седые как лунь волосы спадали на широкие плечи и были схвачены на лбу ремешком из узорчатой кожи.
– Милосердие подобает христианскому воину, тем более рыцарю, принявшему священные обеты.
– Милосердие! Кой черт – милосердие! По вине этого недоноска мы выставлены на всеобщее посмешище, словно шуты на ярмарке. А ты, как дурак стоеросовый, толкуешь мне о каком-то милосердии! Может, ты и есть дурак? Я слышал, святые отцы любят блаженных! – Фридрих фон Норгаузен отдавал дань изящному остроумию.
– Я смиренный слуга всеблагой матери нашей – святой первоапостольной римской католической церкви. И пусть я даже нижайший из ее смиренных слуг, но я требую почтения к ней в моем недостойном лице. Я требую, господин рыцарь, прекратить богохульства и измывательства над этим несчастным! – Голос мой звенел, как колокола Кельнского собора в судный день.
Но, видимо, пыл моих речей был растрачен зря. При последних моих словах несчастный повернул голову, и на какой-то миг наши глаза встретились. Я инстинктивно прижал локоть к бедру, где под сутаной был спрятан кинжал. Лицо бедолаги представляло собой кровавую маску, больше похожую на свежую отбивную. Без слов было понятно, что над ней кропотливо поработали большие мастера своего дела. Но двух мнений не могло быть – передо мной предстал Готфрид из Вейлера, латник герцога Лейтонбургского…
– Ты что, святой отец, учить меня вздумал?! – взревел рыцарь. Оловянные глаза его раскалились до белого пламени, а лицо налилось темной кровью.
– Ваша честь, быть может, пока что отвести монаха к Томасу? – робко предложил мой сопровождающий, все еще робко топтавшийся дверей.
– Пошел прочь, скотина! – продолжал бушевать Норгаузен. – Не нужен уже твоему Томасу священник! Я сам ему грехи отпустил, – закончил он, неожиданно успокоившись.
Солдат побледнел.
– Иди, парень, иди. На вот, выпей за помин его души. – Рыцарь кинул моему провожатому динарий.
– Упокой, Господи с праведниками, душу раба твоего Томаса, – забубнил я.
– Аминь! – резко завершил мою импровизацию Норгаузен. – Это был его брат, монах, совсем еще мальчишка. Какой-то негодяй размозжил ему голову блюдом.
Я сглотнул. Что делать, я знал этого негодяя.
– И все из-за этой мрази. – Рыцарь отвесил несчастному Готфриду тяжелую пощечину, от которой бедолага едва не упал. – Готфрид, Готфрид! Как же так? Ты был лучшим латником в моем отряде. Ты же не деревенский олух, вчера сменивший свою пастушью дудку на копье! Ты вырос под щитом. Сколько лет мы с тобой воевали вместе? Десять, а может, двенадцать? Как ты мог позволить какому-то мошеннику обвести себя вокруг пальца?! – В голосе рыцаря звучала искренняя горечь.
Я отошел к окну и принялся вдумчиво рассматривать двор. Чуть поодаль от башни под дощатым навесом был устроен сеновал, чуть дальше располагались конюшни.
– Капитан вызывает Лиса. Как там твои дела? – обратился я мысленно к Лису.
– Нормально. Подъезжаем. Что-то случилось?
– Пока нет. Но может. Здесь допрашивают хозяина твоего костюма. Похоже, он меня узнал.
– Ну, ты, Капитан, даешь! Что делать будешь? – Лис был встревожен не на шутку.
– Выпутаемся! У меня к тебе вопрос. Ты сарбакан [10] захватил?
– Захватил…
– А зажигательные дротики к нему имеются?
– Обижаешь, начальник… А что?
– Здесь надо будет устроить небольшой показательный пожарник. Ты ярдов пятнадцать по навесной траектории сделаешь?
– При желании и двадцать можно, – без тени хвастовства отреагировал Лис.
– Отлично. Тогда передай Бренду, что сигнал для него – пожар.
– Хорошо. Не желаешь взглянуть на наше представление?
Впереди, на высоком утесе, мрачно возвышалась башня замка Фогинг. Долгий протяжный звук трубы разорвал и скомкал лесную тишину в один миг. Возницы, словно сброшенные этим звуком наземь, осеняли себя крестным знамением, шепча слова молитвы и медленно отползая назад. Рон стоял, широко расставив ноги, поудобнее перехватив секиру, так, как будто собирался принимать неравный бой.
