Фрэнк Херберт - Создатели богов
В скрытой от посторонних глаз комнате медицинского центра овальный кокон, подвешенный к потолку на крючьях, хранил еле теплившуюся в теле Льюиса Орна жизнь.
Приглушенное гудение, наполнявшее водянисто-зеленый сумрак помещения, иногда сменялось ритмическим позвякиванием. Временами бесшумно открывалась дверь и кто-то в белом входил в комнату, проверяя показания графописцев на коконе, и затем так же бесшумно исчезал. Орн — на медицинском сленге — «затягивал время».
Он превратился в главный предмет разговоров во время перерыва молодых врачей.
— Тот агент, раненный на Шелебе, — все еще с нами.
— Приятель! Они делают этих ребят из железа…
— Да-а. Я слышал… у него осталась одна восьмая всех внутренностей… печень, почки, желудок — все разорвано… Держу пари, он не дотянет до конца месяца.
— Смотри, старина, Тавиш готов поспорить…
На восемьдесят восьмой день пребывания в коконе в комнату Орна вошла медсестра, совершавшая первый утренний обход. Приподняв задвижку смотрового окошка, она поглядела на пациента.
Высокая, худая, она привыкла с профессиональной сдержанностью сталкиваться в равной степени с чудом и неудачей, и научилась не проявлять при этом эмоций. Ведь она здесь для того, чтобы наблюдать. Ежедневная рутинная работа с умирающим (или уже умершим?) агентом Службы Р — У притупила остроту переживаний.
«Со дня на день бедный парень умрет», — подумала она.
Орн открыл единственный глаз, и она судорожно глотнула воздух, услышав его шепот:
— Они обезвредили заговор на Шелебе?
— Да! — выпалила медсестра. — Да, сэр, они сделали это!
— Очередная оккупация, — прошептал Орн.
Он закрыл глаз. Аппарат, поддерживающий дыхание, заработал мощнее, насыщая кровь кислородом. Медсестра со всех ног бросилась к врачам.
«Часть наших проблем происходит из-за попыток установить внешний контроль над системой систем, не разрушающейся лишь благодаря внутренним балансирующим силам. Мы не пытаемся постичь необходимость сохранения саморегулирующихся систем, от которых зависит выживание видов. Мы игнорируем собственные функции обратной связи».
Льюис Орн. «Доклад о положении дел на Гамале».Рассеявшийся туман сменила невыносимая боль. Затем, ступень за ступенью, пришло осознание реальности.
Орн сознавал, что находится в коконе. Лишь в нем его место. Он помнил внезапную вспышку на Шелебе… беззвучный порыв, разрывающий тело на части… и пустоту.
Старый, добрый кокон. Внушающий ощущение покоя и безопасности, оберегающий от любого зла. Он помнил… сны? Хотя, возможно, это вовсе и не сны. Орн попытался ухватить ускользающую мысль. Он ощущал связь с коконом, чувствовал за его пределами бездушную, манипулирующую им, Орном, машину.
«Возможно ли это? Человек, изобретший орудие убийства, оказался в ловушке собственного изобретения, — размышлял Орн. — Кто мы в Службе Р — У, посмевшие, словно боги, взять на себя право влиять на окружающий нас мир? Готовы ли мы понять, что наша Вселенная управляет нами?»
Сознание растворялось, смешиваясь с причудливым узором ускользающих ассоциаций. Внезапно где-то в глубине души зародилось ощущение уверенности, растущее, заполняющее все существо Орна. Уверенности в обладании истиной.
«Ужасное заблуждение в попытке исправить прошлое, избавиться, как от сорной травы, навязав власть любой ценой. Удержать зло или принудить жить в мире, вызывая тем самым прямо противоположный эффект».
Орн проваливался в сон, не в силах освободиться от бьющейся в мозгу мысли.
«Человечество оперирует целым комплексом жизненно важных потребностей, обретая самоутверждение в ритуальных обрядах, разумно принимая необходимость обучения ради достижения поставленных целей, манипулируя окружающей средой, одновременно отрицая умение приспосабливаться, ни о чем не находя удовлетворения».
Из Лекции Гальмираха для частного пользования.Наконец появилась слабая надежда на выздоровление.
Через месяц врачи отважились на кишечную трансплантацию, резко ускорившую процесс восстановления организма. Спустя еще два — они ввели «Атлотл», форсировавший передачу энергии. Постепенно регенерировались утраченные пальцы, глаз, волосы. Затягивались и бесследно исчезали раны.
Время шло, и Орн с удивлением обнаружил, что начинает бороться с самим собой, задыхаясь в тех границах, которые когда-то принял в своей прошлой жизни.
Воспоминания о прошлом приобрели характер бесстрастных мыслей, противоположных новым, не изведанным ранее переживаниям, растущим внутри.
Он ощущал потрясение, столкнувшись со смертью, покорно принимал полное отрицание жизни, неизбежное превращение в пыль. Но, возрождаясь, Орн своенравно выдумал собственное, однобокое определение существования.
«Я — живое существо. Я живу. И довольно этого. Я дал жизнь самому себе».
Колесо жизни не остановилось, и он чувствовал, как завершит оно свой полный оборот. Он понимал, что обрел способность постичь суть вещей изнутри, увидеть, «что из чего сделано». «Достаточно старых запретов, — думал он. — Я познал жизнь и я познал смерть».
Спустя четырнадцать месяцев одиннадцать дней пять часов и две минуты после того, как его нашли на Шелебе «готовеньким», Орн в сопровождении неожиданно притихшего Умбо Стетсона вышел из госпиталя.
Темно-синий форменный комбинезон болтался на нем как на вешалке. Способность видеть вернулась, привнеся какое-то особое осознание действительности. Если не считать потери веса, он достаточно близко походил на прежнего Льюиса Орна, и старые знакомые узнали бы его после минутного замешательства. Внутренние изменения остались невидимы для постороннего наблюдателя.
Тучи заволакивали небо, закрывая зеленое маракианское солнце. Холодный весенний ветер пробежал по траве лужайки, пригибая к земле головки экзотических цветов на клумбе вокруг госпитальной посадочной площадки.
Орн замер на ступеньках, полной грудью вдохнул свежий воздух.
— Прекрасный денек!
Чувствуя свою новую коленную чашечку, он с некоторой долей иронии думал, что она подходит ему лучше, чем старая. Он ясно ощущал все новые части своего тела, захваченный «восстановительным синдромом», характерным для всех выходящих из кокона.
Стетсон протянул руку Орну, желая помочь сойти со ступенек, но заколебался и сунул ее назад в карман.
За маской невозмутимости пряталось беспокойство. Полуприкрытые глаза с трудом скрывали пристальный, испытующий взгляд.
