Колин Уилсон - Страна теней (Народный перевод)
Найл заключил, что корешки, что он пробовал, действовали на него как наркотики. И их эффект проявлялся только потому, что он был в состоянии суперчувствительности. Как будто кто-то говорил с ним, пробуя сказать ему что-то его собственным индивидуальным голосом.
Он опознал один корень как сельдерей. Когда он его жевал, ничего сначала, казалось, не случалось. Потом он заметил, что коричневый корень дерева, спускающийся с потолка, запылал пульсирующим, синим цветом. Когда Найл встал и поглядел поближе, он увидел, что тот, казалось, был покрыт крошечными движущимися как личинки телами, каждое испускало электрический синий свет. Казалось они, принадлежали корню, будто были его частью. Но когда он попробовал сосредоточиться на них, чтобы посмотреть поближе, они просто исчезли, оставив его уставившимся на разноцветный грязный корень. Как только он прекратил пробовать сосредоточиться, цветные личинки вновь появились.
Заинтересовавшись, он взял в рот другой кусочек корня, и пережевывая сосредоточился на нем. Неожиданно Найл почувствовал головокружение, из-за мгновенной потери чувства реальности. Появилась пульсирующая форма сине-зеленого цвета, которая, казалось, выворачивала себя непрерывно наизнанку. Пока он поддерживал чувство ирреальности, стараясь рассмотреть пульсирующую форму, один из желтых шаров подплыл к ней, и внезапно сделав бросок, проглотил ее как большая рыба, хватает креветку.
На дне чашки, лежало множество маленьких кусочков корня, некоторые едва больше ногтя. В голову пришла мысль, что случиться если он одновременно попробует полдюжины кусочков. Он увидел бы полдюжины других галлюцинаций? Найл тут же пожалел о своей стремительности. Даже прежде, чем он начал жевать, на него обрушился такой порыв странных ощущений, что он был поражен. Чувство собственной идентичности кануло вдали. Его разум очистился. Осознание того, кто он и где находится, резко исчезло. Это походило на то, как будто он оказался в белой пустоте.
Когда, через несколько минут, вернулось нормальное состояние, Найл оказался окруженным, вызывающим головокружение, разнообразием полупрозрачных плавающих форм, разных конфигураций, цветов и размеров. Как будто он был погружен в некий переполненный аквариум. Эти живые пятна пылали с такой интенсивностью, что его подозрение относительно того, что всё это оптический обман, исчезло. Они были, несомненно, реальны, как часть действительности, которую его чувства обычно игнорировали. То же самое касалось и пещеры, в которой он сидел, и земляного потолка над ним. Найл теперь понял, что они были полны колебаний: колебаний корней дерева, живой почвы, которая постоянно преобразовывалась, крошечных червей, личинок и микроорганизмов, которые получали жизнь от почвы, и даже глины и камней.
Эти колебания иногда, казалось, достигали наивысшей интенсивности и преобразовывались в крошечные синие пузыри, которые плавали в воздухе и присоединялись к ближайшим материальным предметам. Они, казалось, имели особенное влечение к коричневому мху, который покрывал стены пещеры, и они покрывали его как блестящий голубой иней. Но иногда эти пузыри делались настолько переполненными, что они объединялись, чтобы сформировать большие пузыри, которые медленно плавали в воздухе. Они, Найл понял интуитивно, были одной из самых простых форм жизни. Когда он потянулся и коснулся особенно большого, его разорвало, и кончики пальцев почувствовали, электрическое покалывание столь же острое как булавочный укол.
И Найл внезапно понял, почему люди-хамелеоны дали ему земляную воду, чтобы выпить и земляные корни, чтобы поесть. С их помощью Найлу открыли истину — он живет в мире богатых форм жизни, которые он обычно не замечает. Почему, в отличие от его проводников, он был так слеп? Ответ был очевиден. Его разум был слишком быстр. Он походил на человека на галопирующей лошади, для которого мимолетный пейзаж был только пятном.
Лучшей иллюстрацией этого, были его часы, теперь лежащие где-нибудь на дне реки. Когда Дорин, лучший механик в городе жуков, дал их ему, он потратил несколько минут, загипнотизированный медленным движением секундной стрелки. Если бы он тогда посмотрел на конец минутной стрелки, то также смог бы уловить её движение. Но если бы он обратил внимание на часовую стрелку, то вряд ли заметил ее движение. Его разум отказывался замедляться на долго. Но теперь, когда он преодолел точку глубокого расслабления, будет столь же легко видеть движение часовой стрелки как секундной.
Найл внезапно понял, что, хотя они не смотрели на него, каждый из людей-хамелеонов знал о его присутствии. Они настроились на его мысли, и знали обо всем, что он думал и чувствовал, с тех пор как он начал есть. На мгновение он почувствовал себя смущенным, как будто-то, был пойман говорящим сам с собой. И тут же понял, что не было никаких причин для смущения. Они не подслушивали. Они просто читали его мысли так же, как он был в состоянии читать их. Они считали его таким же странным и экзотическим, как он считал их. Они были очарованы явно безрассудным движением его сознания. Им было трудно понять, почему он концентрировался таким странным образом, и почему так быстро двигается. Для них, он был существом, нормальная жизнь которого проходила в темпе, который заставил бы их чувствовать головокружение.
Теперь они преуспели в том, чтобы заставить Найла замедлиться к их собственной скорости, он понял, что это и было их целью с тех пор, как они спасли его в реке. Было невозможно общаться с ним, пока его разум, не достиг определенной точки расслабления. И теперь, когда он достиг этой точки глубокого расслабления, он мог общаться с ними, потому что он разделял медленное, повседневное движение их сознания.
Было другое интересное следствие того, что он перешел к той же самой длине волны, что и люди-хамелеоны. Найл мог теперь видеть в темноте, так, что пещера была столь ясно видима, как будто освещалась днем. Но, так или иначе, все вокруг него стало более ярким и богатым. Не только цвета были более ярки, но и все казалось более реальным. Он определил, что он теперь наблюдал мир через глаза людей-хамелеонов, и что они, естественно, чувствовали все более интенсивней, чем Найлу показывали человеческие чувства.
Он понял почему он никогда не чувствовал полностью весь мир. Он всегда имел неясное чувство, что было что-то странное и непонятное в жизни человека. Как будто кто-то составил некие правила и затем забыл объяснить их. Теперь он понял, почему так было, потому что половина действительности отсутствовала: та часть, которая сейчас проявилась в точке глубокого расслабления.
