Юрий Шпаков - Кратер Циолковский
Не один я их увидел. Не успел сообразить, как мне поступать — или спускаться, или притаиться, — слышу, выстрел.
Оказывается, Платон не выдержал. Стрелял доктор неплохо. Предатель качнулся в седле и ткнулся головой вниз.
Что тут поднялось! Крики, стрельба...
А у меня в этот момент несчастье. Стал изготавливать маузер для стрельбы и — не знаю, как это получилось — не удержал его в руке. Мелькнул он в зелени и пропал внизу. Остался я, как галка на заборе. Пока вниз спущусь, десять раз подстрелят...
А под деревом вот что происходило. Платон, очевидно, решил переменить позицию, а заодно отвлечь внимание беляков от моего дерева. Кинулся в самую чащу. Правильно сделал — лошади там не пройдут, а пешие казаки побоятся залезть.
Глянул я в ту сторону, куда он бежал, и вдруг забыл на мгновение обо всем, что происходит вокруг. Мне хорошо было видно сверху то, что деревья и кустарник скрывали от Платона и казаков. А увидел я такое, что сразу описать трудно...
Огромное непонятное тело косо торчало среди деревьев. Я не мог разглядеть его полностью, видел только верхнюю половину. Но и этого было достаточно, чтобы сказать: ничего подобного я никогда не встречал. Тело напоминало громадную темно-серую луковицу несколько удлиненной формы. Оно жирно блестело. Величиной „луковица“ была с добрый дом, а верхняя ее часть, которая заканчивалась шпилем странной формы, поднималась от земли „саженей на пять. Платон бежал прямо к этому загадочному предмету. Если он проберется через чащу на полсотни шагов, то окажется совсем с ним рядом.
Но раздумывать мне долго не пришлось. Внимание отвлекли новые события. Казаки поняли, что беглец может уйти, и открыли стрельбу. Но Платон успел добежать до толстого дерева и спрятался за его стволом. Очевидно, ни одна пуля его не задела.
И вдруг раздался Голос. Я написал это слово с большой буквы, потому что крик, который мы все услышали, не мог быть произведен человеком. Это было что-то сверхъестественное. Мне трудно даже передать свое впечатление. Голос был невероятной силы и чистоты. И в то же время это были слова. Непонятные, мягко-округлые, они даже отдаленно не походили ни на один язык, какой мне приходилось слышать. При всем желании я не мог бы воспроизвести их — просто звуков не хватит. В Голосе мне почудилась скрытая боль. Он звал, приказывал, требовал чего-то. И неудивительно, что казаки опустили винтовки, испуганно сбились в кучу. Платона я не видел, но он, очевидно, тоже растерялся.
А потом я увидел Его. И снова невольно написал так, будто имею в виду бога, хоть я убежденный атеист. Но просто трудно описывать будничными словами удивительное существо, вдруг появившееся из чащи. Он напоминал человека очень высокого роста, с совершенно круглой головой. На большом расстоянии я не мог различить лица, на котором почему-то играли солнечные блики. Непривычные пропорции тела, удивительно гибкие руки, серебристая, словно из металла, плотно облегающая тело одежда — все говорило о том, что это не обыкновенный человек. Именно ему принадлежал голос. Это я сразу понял.
К сожалению, мне так и не удалось разглядеть странного незнакомца. Он сделал несколько неуверенных шагов, и густые ветви скрыли его. Но через минуту я увидел его снова. Только на этот раз он уже не шел, а бессильно повис на руках Платона. Хорошо помню, что в тот момент я очень удивился, почему доктор, не очень-то сильный физически, нес его, как малого ребенка.
Я до сих пор не могу понять, что именно произошло. Скорее всего шальная пуля ранила незнакомца. Я так и не знаю, как его называть. Мне просто трудно подыскивать для него определения, потому что, повторяю, он не был обычным человеком. В этом я убежден. А доктор увидел раненого и, забыв обо всем, бросился ему на помощь. Но может быть, все случилось иначе, не знаю.
Колчаковцы, наконец, опомнились. Кто-то из них снова выстрелил. Кто-то побежал за доктором. И тут произошла новая неожиданность. Передний казак вдруг споткнулся и рухнул, как подкошенный. За ним свалился другой, третий. Через несколько секунд все каратели, каких я только мог видеть, лежали в траве.
Нет, я больше не мог оставаться безучастным свидетелем. Я полез вниз, обдирая руки, царапая ветками лицо. Голова просто гудела от впечатлений. Порой происходящее казалось сном. Я уже не думал о том, что прямо под моим деревом лежало несколько казаков, и они в любой момент могли подняться. Мне хотелось узнать разгадку необыкновенных событий.
Но едва я коснулся земли, как увидел, что серая «луковица» словно вырастает из окружающей ее зелени. Верхушка выпрямилась, теперь она нацелена в зенит. Мгновение — и «луковица» повисла над деревьями. У нее нет крыльев, не заметно никакого двигателя. Не слышно ни малейших посторонних звуков. Словно надутый водородом шар (а может, так оно и было?). Она поднимается все выше и выше. И вдруг — ослепительная беззвучная вспышка хлестнула меня по глазам. Серая тень мелькнула в вышине и исчезла. Остались только удивленно шумящие сосны, залитая солнцем поляна, неподвижные фигуры солдат на траве. Да чистое безоблачное небо. Словно и не было никогда загадочной «луковицы», серебристой фигуры и необыкновенного Голоса...
Казаки оказались живыми. Они спали. Спали глубоким сном, некоторые даже храпели. Интересно, что спали и лошади. Только один человек был мертв. Это был Иван Фомин, убитый доктором...
Ни малейших признаков таинственной «луковицы » и ее хозяина я, конечно, не обнаружил. Только трава на полянке, среди которой совсем недавно высилась серая громадина, была сильно примята. Я нашел и следы Платона. Они шли сквозь чащу и исчезли на краю поляны. Казалось, что мой товарищ загадочным образом вознесся в небо...
Я долго бродил вокруг, но по-прежнему ни на шаг не приблизился к разгадке. Казаки все спали. Их можно было перестрелять, но рука не поднялась. Я лишь вытащил из их винтовок затворы, собрал все патроны и утопил в ближнем болотце. Потом подумал и старательно связал каждому руки и ноги. А сам набил сумку едой, запасся лишним револьвером, патронами и пошел на юг, к Омску...
Как я узнал гораздо позже, на спящих карателей наткнулись на следующий день партизаны другого отряда. Они немало дивились, но так ничего и не поняли. Беляки стали просыпаться лишь к вечеру, проспав, таким образом, больше суток. И что удивительно — ни один из них не мог объяснить, почему он вдруг заснул. События последнего дня выветрились у них из памяти. Дальнейшую судьбу этих казаков я не знаю. Но можно предположить, что никто из них (если, конечно, они остались в живых) так никогда и не вспомнил удивительных событий на лесной поляне...
